Гром - [157]

— А со стариком и тем рябым охотником так больше и не встречался? — спросил Содном, подстегивая коня.

— Когда возвращался с севера, заезжал к Нэрэн-гуаю. Он как раз вернулся домой. После того как красные цирики погнали атамана Сухарева, Нэрэн-гуай у беляков целое стадо угнал, сдал в воинскую часть Красной Армии и приехал домой. Они со старухой думали, что меня убили во время строительства моста. А как обрадовались мне! Даже барана забили, угощенье устроили. Надо как-нибудь их навестить. А бедняга Чулудай… Он вез донесение, нарвался на белобандитов. Стал отстреливаться. Многих уложил, и сам погиб. Настоящий был герой! Никогда его не забуду!

Пестрели вокруг цветы, благоухал багульник, изредка на опушку выскакивали косули, и вспугнутые лошади прижимали уши.

— А встретился ты в Урге со служанкой цэцэн-хана? — смеясь, спросил Содном.

— Нет, не удалось. Я побежал к ее брату, но соседи сказали, что они уехали в худон. Везло мне в жизни на хороших людей. И среди них красавица Даваху. Интересно, какому счастливцу она достанется в жены? — Батбаяр весело рассмеялся.

— Хотелось бы знать, чем теперь занимается шанзотба да-лама, — сказал Содном, поудобнее усаживаясь в седле.

— Время все поставило на свои места, — ответил Батбаяр. — Когда войска Сухэ-Батора вступили в Ургу, да-лама шанзотба заперся у себя в доме, надеясь при первой же возможности выбраться из города, но все тело у него покрылось шишками. Люди говорят: в наказание за грехи.

«Совсем недавно власть богдыхана казалась вечной и неизменной. Тех, кто против нее выступает, ждала суровая кара. И вдруг она исчезла с лица земли, будто пораженная громом…» — подумав об этом, Содном улыбнулся.

— Слушай, Батбаяр, что за человек главком Сухэ-Батор?

— Я видел его всего раз, когда передавал письмо Тумуржава. Дел у него невпроворот. Оно и понятно, ведь только-только установили народную власть. И все же он нашел время поговорить со мной. Пригласил меня в кабинет, усадил, выслушал. Светлая у него голова, большой жизненный опыт. Любит его народ, уважает.

— О чем же вы с ним говорили?

— Я сказал, что хочу побыстрее вернуться домой. Он прочел письмо, помолчал и говорит:

— Вы боролись за установление народной власти, имеете заслуги. Но если послать вас на родину прямо сейчас, вряд ли ваш бойда испугается и кинется топиться в Орхон. Давайте сделаем так — послужите в армии, потом мы направим вас на краткосрочные политкурсы. А после этого поедете домой. Вам необходимо вступить в партию, и чем скорее, тем лучше. Ведь это партия направляет нас по верному пути.

— Я сделал все, как он сказал… Он прямой, справедливый, поэтому ему верят, идут за ним. А как он уважает, как любит людей!

— Больше, чем покойный господин?

— Господин, хоть и боролся за независимость, но прежде всего защищал интересы имущего класса. А наш Сухэ-Батор горой стоит за простой народ, за нас с вами, — с гордостью сказал Батбаяр.

За разговором не заметили, как поднялись на Хангайский перевал. Легкий ветер дул им в лицо, внизу в голубой дымке расстилалась Орхонская долина. Казалось, родная земля раскрыла объятья своему сыну. Батбаяр невольно вздохнул. Он спрыгнул с коня, положил еще один камень в обон. С высоты Орхон казался неширокой голубой лентой, которая, извиваясь, тянется через всю долину, за Орхоном вздымался в небо Суварган-хайрхан. Он словно встречал Батбаяра, держа на ладонях голубой хадак. При виде родных мест защемило сердце.

— Отсюда до твоего дома рукой подать. Ну что, поехали? — спросил Содном, видя волнение Батбаяра.

Днем в верховьях Орхона полил дождь, выпал град. Но вскоре отгремел гром, и небо прояснилось. Прискакал вороной Донрова, один, без хозяина. Он подошел к коновязи, где были привязаны кобылицы, и встал, пугливо подрагивая. Аюур, как только увидел лошадь со сбитым набок седлом, сразу все понял.

— Ой, беда! — вскрикнул бойда. «Значит, не одолел он того, кого подстерегал на Хангайском перевале», — мелькнула мысль. Батраки растерянно смотрели на хозяина, не понимая, о какой беде он говорит.

Лама, который вместе с Аюуром только что возвратился с гор, оседлал коня и поскакал в сторону перевала. Дашдамбы все не было, и Лхама, Гэрэл и Ханда стали расспрашивать Аюура и Дуламхорло, куда он мог деться, но те молчали.

Вернулся Дашдамба лишь к вечеру. Он ехал с ургой на плече, будто с пастбища, где присматривал за яловым скотом.

— Я поскакал за Донровом, стараясь не упустить его из виду, — рассказывал старик. — За Хангайским перевалом попал под проливной дождь с градом. Пришлось укрыться под скалой. Тут-то я его и потерял. Видно, этот вислоносый лама и в самом деле привез из монастыря плохие вести, раз они так забегали.

Дашдамба догадался, что произошло, но по опыту знал, что не стоит лишний раз тревожить дочь и ее свекровь. У каждого в тот вечер в голове роились тысячи мыслей, догадок, предположений, печаль сменяла радость, надежда — отчаянье. Весь вечер и ночь в аиле стояла тишина, батраки молча делали свое дело.

Но в юрте Аюура все было по-другому.

— Может, он укрылся от дождя под деревом и упустил коня? — пробормотал старик и стал вытаскивать из сундука вещи, которые намеревался спрятать в горах.