Грехи в наследство - [51]

Лицо Аллы Викторовны вытянулось, а Можейко и Ефимов обменялись быстрыми, многозначительными взглядами.

— Однако не все так плохо, — ровным голосом продолжала я. — Есть и кое-что обнадеживающее.

Я отчетливо видела, как насторожился и внутренне напрягся Ефимов. Его глаза тревожно метнулись к Можейко, тот ответил ему еле заметной успокаивающей улыбкой.

— В музее обнаружилась фотография семейства Денисовых-Долиных. Как оказалось, у них было имение неподалеку от города.

— И чему вы радуетесь? — сварливо поинтересовался Ефимов.

Удивленная, что он вообще принимает участие в разговоре, я решила не обострять отношений и проявить миролюбие:

— Благодаря этой фотографии удалось установить, что у Денисовых-Долиных была дочь, Наталья...

— Мою мать звали Ольгой, — не замедлил тут же ехидно напомнить мне Ефимов.

— Я в курсе, — спокойно кивнула я, не давая сбить себя с толку. — Так вот, наличие дочери у Денисовых-Долиных мы установили, и это можно отнести к нашим успехам. Однако доказать существование связи между нею и Ольгой Петровной я сейчас не могу и как это сделать в будущем — понятия не имею. И это наша беда.

Я слышала, как разочарованно вздохнула Алла Викторовна, и понимала, что мои слова ей не понравились. Что касается Павла Юрьевича, то ему, напротив, сообщение явно пришлось по душе.

— Ну я же говорил, — с довольным видом произнес он, косясь на друга детства.

Тот ответил ему мимолетной улыбкой и тут же беззаботно поинтересовался:

— Но это еще не все, не так ли?

Поскольку вопрос был обращен ко мне, ответила:

— Не все. После музея я съездила еще в одно место. В Первый Прудовый переулок.

— Зачем? — спросил Ефимов, и, как ни странно, обращался он снова ко мне.

В наших отношениях совершенно отчетливо наметился прогресс в лучшую сторону, но объяснялось все просто. Павел Юрьевич только потому забыл на время о своей неприязни, что был живо заинтригован моим вояжем в бараки.

— Туда-то зачем потащились? Что собирались найти? Еще одну фотографию? Только ведь на Прудовой музеев нет, это рабочая окраина, бараки, — не скрывая насмешки, сказал он.

— Я это знала, — кротко согласилась я. — Однако цель визита заключалась в другом. Я отправлялась туда, рассчитывая раздобыть сведения об Ольге Петровне.

Ефимов пренебрежительно фыркнул:

— Где? В бараке? Да все наши бывшие соседи давно повымерли! Сколько лет прошло! Там даже следов нашего с матерью проживания не осталось.

— Ошибаетесь! Мебель в вашей бывшей комнате, например, как стояла, так и стоит.

— Откуда знаете? — заинтересованно глянул на меня Ефимов, и я вдруг отчетливо поняла, что совсем не так он и безразличен к своему прошлому, как хотелось бы думать его супруге. Алла Викторовна ошибалась, уверяя меня, что ее муж не сентиментален. По тому, как загорелись его глаза, без слов было понятно: Ефимову очень хочется услышать хоть что-то о своем бывшем жилище.

— Я в нее заходила, — коротко отозвалась я.

Можно было бы, конечно, рассказать в деталях, что из мебели где стоит, и какие на стенах обои, и что за занавески на окне... И спросить, не те ли это, что еще мать Павла Юрьевича вешала. Все можно было бы, и, думается, Ефимов не был бы против такой беседы, ноя не захотела. Это было моей маленькой местью ему. За его высокомерие и душевную черствость. В конце концов, если ему его прошлое было не безразлично, мог сесть на машину и сам смотаться на денек в Вуславль.

— Она с Зинкой беседовала, — негромко подал голос Можейко.

— Совершенно верно, — холодно подтвердила я. — Вашу с Ольгой Петровной комнату теперь занимает Зинаида, и она не отказалась со мной поговорить.

При упоминании о бывшей однокласснице сентиментальный настрой Ефимова разом улетучился и все его мысли вернулись из прошлого к грубой реальности.

— О чем? — почти простонал он. — О чем можно говорить с Зинкой?

— Подожди, Паша, она сама все расскажет, — снова вмешался Можейко, внимательно следивший за ходом разговора.

— Как о чем? — искренне удивилась я. — О вашей матери, конечно. Ведь близкие ей люди ничего сообщить не в состоянии.

Как только Ефимов понял, что мы опять возвращаемся к неприятной для него теме, он тут же растерял все свое относительное спокойствие и сорвался на крик:

— А Зинка, значит, в состоянии!

— Ольга Петровна всю жизнь там прожила, — рассудительно заметила я, твердо решив ни на какие провокации не поддаваться. Еще не хватало после такого утомительного дня ввязываться в выяснение отношений с Павлом Юрьевичем! — Все время на виду, бок о бок с соседями. Я надеялась, вдруг Зина вспомнит что-нибудь необычное, что дало бы зацепку к прошлому.

— Не было ничего необычного в ее прошлом. Мы жили, как все! — свирепо рявкнул Павел Юрьевич, багровея от злости.

Я согласно кивнула:

— Зинаида то же самое сказала.

— Разумно, не ожидал от нее, — пробурчал Ефимов, слегка остывая.

— И еще она вспомнила, что ваша мама отлично рисовала. Где она этому научилась?

Вопрос Ефимова поставил в тупик. Озадаченно посмотрев на меня, он недовольно переспросил:

— Где научилась?

Я ободряюще улыбнулась в ответ:

— Ну да! Кто и когда научил ее владеть карандашом и красками?

Зря я позволила себе такую вольность. Вместо того чтобы дать внятный ответ, Ефимов вдруг сердито надулся.