Грехи наших отцов - [159]

Прокурор все-таки его увидела, но это не имело никакого значения. Ничто больше не имело значения. Тагген никогда не радовался жизни, но и особенно не грустил. На допросах в полиции ему не было страшно, он свое отбоялся. Ему шестьдесят восемь лет, и вся жизнь как запутанная рыболовная сеть из серых, не отличимых одна от другой нитей.

Внезапно Тагген обнаружил свои машину припаркованной возле дома, в котором жил. Он был вынужден оглядеться, чтобы удостовериться, что действительно попал туда, куда ему нужно. Проехал весь путь от кладбища до дома, так и не осознав этого. И ни во что не врезался.

Впрочем, в этой серой рыболовной сети мелькало одно яркое пятнышко. Таггену было четырнадцать, но все произошло будто вчера. И вся последующая жизнь – как эта неосознанная поездка от кладбища до дома.

Май – июнь 1962 года

Таггену четырнадцать, через месяц исполнится пятнадцать. Поздний вечер, он один в боксерском клубе. Бьет по кожаной груше так, что пот струится ручьями. Через неделю Тагген заканчивает восьмой класс и не успевает по многим предметам. Черт с ним, он и не собирался становиться ботаником.

В городе Тагген уже известен как один из самых отпетых хулиганов. Время от времени отец дает ему небольшие задания – где выбить окно, где раздолбать машину кувалдой. Тагген никогда не спрашивает «за что?», это не принято. Людей предупреждают, и отец не наказывает зря.

Дважды ему приходилось поджигать дома. Один сгорел до фундамента, как на следующий день писала газета. Тагген никогда не отказывается; тем не менее отец постоянно обзывает его бабой, сопляком или трусом. На людях, но не перед кем попало. Для школы, общества, боксерского клуба Тагген – его парень, и никому не позволено даже подумать о нем плохо. И только в кругу самых близких друзей отцовское недовольство прорывается наружу, как воздух из лопнувшей покрышки.

Отец разочарован тем, что Тагген не преуспел в боксе. Считает его «маменькиным сыночком» и даже в шутку позволяет себе усомниться, что Тагген действительно его сын. Очередная оплеуха все время висит в воздухе.

Новый муж матери другой. Работает охранником в бане, и отец называет его «тот пловец на крайней дорожке». Тагген презирает «пловца», как и отец. Он вообще тянется к отцу, стремится быть на него похожим. Хочет выглядеть крутым, но все время попадает впросак. Люди боятся лишний раз посмотреть в его сторону. Но правда в том, что Тагген живет в постоянном страхе. Он боится отца, но еще и темноты, больниц, пауков и много чего другого. Боится повернуться спиной к открытой двери. И боксерских поединков тоже. Но об этом никто не должен знать. На людях Тагген презирает слабых.

Он усердно тренируется, потому что это так важно для отца. Хотя давно уже отказался от любых претензий на ринге. Друзьям Тагген говорит, что правила не для него. Постоянно влезает в драки – на танцах или в школе, в тех редких случаях, когда туда заявляется. Так что пользу из тренировок все-таки извлекает.

Тагген старается не бить по лицу. Кости такие твердые, что без перчаток можно запросто повредить палец или запястье. Поэтому он отводит душу на мягких частях тела и довершает дело пинками, когда противник лежит на земле.

Итак, Тагген молотит по груше в пустом спортзале, когда дверь открывается. На пороге женщина. Поначалу Тагген принимает ее за обыкновенную тетку, каких много ходит по улицам, и только утерев с глаз пот, различает, какая она красивая. На ней облегающая юбка и блузка – как в кино.

– Я ищу Раймо Коскелу, – говорит она. – Он здесь?

– Не-а. – Тагген отводит взгляд от ее груди. Тренировочные шорты широкие, но не настолько.

– Но он ведь обычно здесь тренируется? – спрашивает женщина и пытается заглянуть в зал через его плечо.

Тагген кивает.

– Но сейчас здесь никого нет… кроме меня, я имею в виду.

Он замолкает, чувствует себя дураком.

Однако женщина не смотрит на него, как на дурака. Ее подбородок чуть заметно дергается, и Тагген понимает, что она вот-вот заплачет.

– Раймо – мой бывший, – говорит она. – У нас маленький сын… Бёрье… и Раймо не дает мне денег. Я нигде не могу его найти. У него нет телефона.

По ее щекам текут слезы. Тагген понятия не имеет, что делают в таких случаях. У него никогда не было девушки. Своим друзьям он, конечно, говорит другое. Но правда в том, что Тагген ни разу ни с кем даже не целовался. Он не знает, как обращаются с женщинами, особенно когда те плачут.

Сейчас Тагген отдал бы все за носовой платок или кусочек салфетки, чтобы утереть ей слезы. Он запускает руку в карман, словно в надежде, что нечто подобное материализуется из воздуха.

И тут в ее взгляде появляется выражение, которое Тагген не знает даже с чем сравнить. Что-то вроде злобы или скорее голода. Как будто женщина хочет его съесть. Она хватает его зависшую в воздухе руку и тянет к себе, Тагген не успевает даже испугаться.

В ушах гудит, как будто он стоит под высоковольтной линией. Сердце толчками качает в жилы кровь. В следующую секунду женщина прижимает рот к его губам и обхватывает Таггена за шею. Позже воспоминания об этих секундах менялись, и Таггену иногда казалось, что это он первый протянул руку, чтобы утереть ей слезы. Что это он склонился над ней и сделал первый шаг.