Грех - [8]

Второй тип — «секс в маленьком городе» — не хлеб, конечно, но не менее важная материя — зрелище, театр, цирк. Особая любовная атмосфера в поселках, провинциальных небольших городах. Человек живет в единстве с обществом, с миром; главное в жизни — семья, и, следственно — любовь и ухаживание, и ревность, и тревоги, и мороз вдоль позвоночника, и ленты на машине, и чужая жизнь. И что же — все самое интересное должно кончаться в день свадьбы? Как в любовном романе, как, простите, в сказке? А дальше чем жить? Тоска по самореализации, пустота повседневной жизни — плодороднейшая почва для самых разнообразных морально-нравственных приключений.

Перед нами, конечно, грубо набросанная схема; эти два типа прелюбодеяния одинаково тянутся к одному общему страху — страху «бессмысленности жизни». Страх, прямо скажем, не Божий, а ВЦИОМовский — входит в обычную линейку опросов. Признаются в этом страхе (мол де, испытываю) 0.05 процентов россиян. Я, правда, считаю, что это страх настолько важный, что — задавленный. Все боятся, никто не признается.

Адюльтер уж не первое столетие живет в благожелательнейшей атмосфере — «человек сам распоряжается своим телом и своими чувствами», «жена не собственность», и т. д. Главная трагедия давно разрешена — развод превращает всякое прелюбодеяние в гораздо более «спокойный» грех — блуд, а то и в новый брак. Но все дело в том, что новое время перевернуло добродетель — прелюбодеяние (грех, повторимся, более серьезный, чем блуд) ныне считается более милосердным, более праведным поступком, чем блудодейство и развод, — гуляет, каналья, а семью-то не бросает! К черту предательство тела, и предательство чувства — если нет предательства долга и кошелька!

Где только заведется дискуссия о семье и грехе, там, разумеется, звенит великое слово «свобода». Каждая свободна. Каждый свободен. «А если это любовь?» Ну, предположим.

Но ведь со свободой у нас все очень непросто — принято считать, что русский человек свободу не переваривает. Нет фермента — общественная химия северная, крепостная, грубая.

Вот и язык — великий накопитель смыслов — свидетельствует о сиротском положении слова «свобода». «Свободен!» — что значит? Значит, не нужен ты тут никому. Иди вон, сирота. Что такое — «свободная женщина»? Нехорошее, пустое словосочетание.

Свобода — это заброшенность. Освободился? Молодец. Вышел на свободу с чистой совестью — ну и шагай себе по дороге из желтого дерьмеца, по расползающейся глине до ближайшего полустанка. Все, кормить три раза в день больше не будут.

А вот несвобода — это обязанности, это жизнь.

Вот представьте себе — центр Левады задал отечественному обывателю вопрос: «Чувствуете ли вы себя свободным человеком?» Результаты показались мне ошеломляющими. Послушайте, что говорят соотечественники: «Невозможно быть свободным, если есть обязанности перед семьей и обществом»; «Когда есть семья, ты не можешь быть свободным». Вопрос поставлен более определенно: «Но кто-нибудь есть свободный?». Ответ: «Кто безмозглый, ни о чем не думает»; «псих, если брать нашу страну»; «Блаженный»; «Бомж»; «Совершенно свободный человек — это нищий, не имеющий семьи и близких»; «У меня содержание коттеджа ежемесячно требует двадцати тысяч, семья восемь человек — о какой свободе может идти речь!»

Вы только подумайте: своя семья, свой дом, свое дело — все, что является основой философии СВОБОДЫ для имущих людей всего мира, рождает в русском человеке ощущение НЕСВОБОДЫ. Это докука, тягость, ответственность. А свобода — это свобода от ответственности. Как прекрасно высказался один из опрошенных: «Несвободен, потому что завишу от жизни!»

Вот именно эта неправильная «гражданская» правда, случайно совпавшая с правдой нравственной, и рождает в нашем обществе особое отношение к прелюбодеянию. Признается правильным тот адюльтер, который помогает справиться с тяжестью жизни, с тяготами семейного гнета. Хороша только та свобода, которая помогает сжиться с великой несвободой. Параллельная, а не перпендикулярная браку.

Для наших столичных, зрелого возраста печальников — это радость, что они кому-то нужны сами по себе. Вне рабочей или социальной их значимости, вне крепости их семей. А для жителей маленьких городов, «любовных цирков» — радость, что они двукратно и троекратно востребованы именно как «общественные столпы». Для женщины предметом гордости служит тот факт, что помимо общепринятой обузы — мужа, она способна вынести еще и дополнительную обузу — любовника. Мужчина гордится тем, что сохранил в себе резвость стригунка, и может ловко и разнообразно сбегать от старших (от жены) в заповедные края. Назло жене, но во имя семьи.

В чудесной тесноте интернета есть сайт анонимных признаний — назвать я его совершенно не могу, потому что это же не часть информационного поля, а дыра в этом информационном поле, колодец, куда можно прокричать свою исповедь.

И вот в этот колодец анонимные маленькие грешники кричат по большей части об одном и том же. Самые частые признания — в черством сердце, в невозможности ничего почувствовать на похоронах бабушки-дедушки ( «Я очень хотела жить одна и, когда умерла моя бабушка, фальшиво точила слезы, в то время как пронеслась радостная мысль: „вот она, квартира!“. Я монстр, бабушка меня вырастила») и, разумеется, в прелюбодеянии: «Я дрянь, я переспала со всеми друзьями мужа (поимел всех подруг жены)».