Грех - [6]

На следствии Майоршин говорил, что Светлана много раз просила прекратить все это — убить ее. Следствие не поверило ему, суд тоже. У других родственников она не просила этой милости, нет, — но, с другой стороны, никого ближе Олега у нее не было. Другим говорила, что смертельно устала, «вот так залезла бы в этот шкаф, закрылась бы там — и умерла», но «убейте меня» — нет, не говорила.

21 июня — пятница, конец рабочей недели, — Майоршин сделал это.

Как написано в обвинительном заключении, он «...был в состоянии алкогольного опьянения, не выдержал, психанул, т. к. он практически сутками не спал... подошел к ней и начал ее душить руками, а может и каким-то предметом, веревкой, проволокой, точно не помнит <…> От его действий у нее была вся шея синяя».

Он позвонил Насте: мама умерла. Настя сразу спросила, что за пятна на шее.

«Не знаю, — сказал он, — не трогай ее».

На поминки он не пошел. Cразу после похорон попросил Сергея Кудло отвезти его в милицию, где и дал признательные показания.

VI.

Прокуратура считает, что явка с повинной — не следствие мук совести, а элементарное желание поблажки. Уже было готово заключение судмедэксперта из морга: смерть насильственная, от задушения, в области шеи странгуляционная борозда — за Майоршиным пришли бы по-любому, чего уж там.

Олег говорит, что не сразу сдался, потому что хотел похоронить жену. Он не мог ее не похоронить.

Алексей Юрьевич Алмаев, прокурор города, сразу объясняет: «Тут в чем все дело, почему такая позиция прокурора. Он не ее освободил — он себя освободил. Врачи сказали — два дня, а она живет неделю, вторую, третья пошла. Ну когда же, думает он, ну когда же?» — «Поторопил ее, значит? Чтоб не задерживалась на этом свете?» — «Мотивом по сути было не сострадание. Просто не оправдались его надежды на быстрый уход. Просто она ему надоела».

«Но это был гражданский брак, имущественного, наследственного интереса у него не было... он мог бы просто уйти, просто отказаться», — говорю. «Он взял на себя это обязательство — ухаживать до конца».

Алексей Юрьевич уверен, что дело это совсем простое и даже не очень-то интересное. Мужик устал и развязал себе руки, делов-то. А шум, поднятый журналистами, считает он, вся эта мелодрама, только повредили подсудимому.

— Я не говорю, что его надо отпускать. Но десять лет! — растерянно говорит Ольга, а я думаю, как много загадочного в этом деле. Обвинительное заключение замечательно лапидарно — всего-то пять страниц: рапорт из морга, протокол осмотра, протокол явки с повинной и задержания, показания обвиняемого и трех свидетелей, — все, достаточно. Самого, на мой взгляд, интересного — судебно-психиатрической экспертизы — нет, ее просто не сочли нужной. Выпил-убил-признался — чего тут исследовать? В приговоре суда содержится следующий пассаж: «Суд в действиях подсудимого Майоршина не усматривает наличия у него состояния аффекта в момент совершения преступления вследствие длительной психотравмирующей ситуации, поскольку, как это установлено в судебном заседании, в момент совершения преступления он находился в состоянии алкогольного опьянения, то есть совершил преступление под воздействием алкоголя...» То есть выходит, долгое и страшное умирание жены не было «длительной психотравмирующей ситуацией», а убил, потому что выпил (про два литра пива, кстати, сам рассказал). Просто, легко, изящно.

Спрашиваю Ольгу, почему не было экспертизы, отвечает растерянно: «Адвокат мне сказал, что он предлагал Олегу, а он отказался... Но Олег говорит — да нет, ничего он мне не предлагал... А что, надо было?»

Другой вопрос: почему Олег не попросил суда присяжных? «А что это такое?» — спрашивает Ольга.

Вот «новые бедные» — люди, обделенные прежде всего информацией о своих правах и возможностях. Нет у них на полках уголовно-процессуального кодекса, нет интернета, где можно посоветоваться, нет просто толкового адвоката; нет элементарных правовых знаний (как не знали, например, что Светлане положены обезболивающие наркотики, об этом — случайно! — сказала медсестра уже перед ее смертью, такая вот попалась хорошая, что сказала — и даже адрес дала, да вот не успели).

С другой стороны, и у самого Олега не было особенной воли к защите — на следствии вину свою он признал полностью и раскаивался, но на суде, заслушав Настины показания, отказался от дачи своих.

VII.

В Насте ли дело? Поначалу, когда Майоршина только взяли в СИЗО, плакала, говорила родственникам: «Жалко его. Ну зачем он это сделал?» — но потом заняла резко неприязненную позицию. Настя стала официально называться «потерпевшей» — и одновременно обрела неожиданную медийную популярность. Мама если и просила о смерти, то только в сердцах, говорила она в многочисленных интервью (их достаточно в интернете), мама шла на поправку, у нее улучшалось состояние (заключение врачей отрицает это), а вообще-то жили они плохо, скандалили, да какая там любовь. Бог дал — Бог взял, говорит Настя, а Олег не имел права, он просто устал с ней возиться, ну и ушел бы себе, зачем убивать, да кто он такой вообще? В интервью Настя говорит, что это она настояла на тщательной судмедэкспертизе (правда, следователь Султан Жумабаев возражает: это было обычное, дежурное вскрытие).