Грех - [40]
Стенка. Четыре секции. До шести не успею — уйдет.
Что же мы с вами делать будем, а? Не хочется мне портить вам жизнь. Ну кто так разговаривает с агитатором? Вы что, на выборы ходить не хотите? Или у вас нет времени дойти до избирательного участка?
Стенка. Ореховая. И как раз 240. Ну точно уйдет.
В общем, так. Чтобы в следующий раз пошли и проголосовали без всяких. На первый раз я вас строго предупреждаю, а там пеняйте на себя.
Стенка. Ну, наконец-то.
∗∗∗
За кого, говоришь, голосовал? За коммунистов? Ты уж меня извини за откровенность, но ты что, больной, что ли? У тебя что, с головой проблемы? Да пей давай, раз наливают, не стесняйся, тоже мне еще, интеллигент нашелся. Как тебя там зовут, Миша, да? Ты работать, что ли, не умеешь? У тебя две ноги, две руки есть — а ты сидишь на жопе ровно. Ты знаешь, как генерал Пиночет говорил? Он говорил — «бесплатный сыр только в мышеловке!» А я его одного из всех политиков уважаю. Он всех этих ваших коммунистов, как крыс, перестрелял, ты уж меня извини за откровенность. Железный человек. Все же просто очень. Если ты бабки зарабатывать научишься — ты сам себя сделаешь и человеком будешь, а нет — так и подохнешь в канаве, ты уж меня извини за откровенность. Я вот, когда помладше был, тоже, как ты сейчас, ленился, кое-как жил и помощи от других ждал. Думал, что мне кто-то должен что-то в этой жизни. А потом жизнь меня научила. Сначала ксероксами торговали, потом компьютерами, сейчас вот сам видишь.
А голосовать, ты уж меня извини за откровенность, бесполезно. Кончилась ваша интеллигентская халява.
∗∗∗
Че вылупился, нищеброд? К тебе че, не приходили? А ну засунул вафлю в хлеборезку, я кому говорю? Не предлагали тебе, петуху опущенному, по-хорошему выехать? А ну давай быстро собирайся! Как тебя там зовут, урода, Михаил Батькович. Че ты сказал? Че ты сказал, я не понял? Ты совсем оборзел что ли, прыщ обоссанный? Мы тя под асфальт закатаем, мама родная не найдет, где похоронен! Ты еще побазарь у меня, шавка, побазарь! Че те не ясно, мразь? Валить тебе отсюда надо, а книжки твои мы сами выкинем! И че ты мне сделаешь, косорылый? Жалобу на меня мусорам напишешь? Нет у тебя выбора. Ты сам себе, гондон дырявый, выбрал такую жизнь. Вали, короче, пока я курю. Че? Че сказал?
∗∗∗
За кого хотите подать? О упокоении раба Божьего Михаила? Так вы напишите и батюшке передайте. Слушайте, слушайте, это неважно, что вы не понимаете. Сложно? Ничего, это ведь так и надо, чтобы сложно было. Плохо — это когда просто все.
Репетиция боли
Уныние
Греху нужно быть непременно сладким, иначе какой это грех? В унынии подобной сладости хоть отбавляй.
Не могу вспомнить, в какой момент жизни я полюбил унывать. Я приблизительно помню первое знакомство со страхом, грустью, болью, отчаянием, тоской, паникой, смурью и прочей эмоциональной грамматикой. Но свой дебют в качестве человека унывающего отследить не могу.
В детстве уныния, видимо, вовсе нет, точнее оно как-то по-другому называется. Оно всегда сопряжено с физическими неурядицами. Как называется то ощущение, когда кромешным зимним утром тебя вместо не слишком интересных, но все же бескровных уроков гонят в отдаленную поликлинику на заклание диспансеризации, где долго и равнодушно ищут изъяны, а для начала (что самое гнусное) ткнут полуиглой-полубритвой в пунцовый от напряжения палец? Или когда в школе посреди урока распахивается дверь, вваливается медсестра сильно в возрасте, и ты немедленно понимаешь, какие слова она намерена произнести — вариантов нет, потому что Ленку Сабаеву вот точно так же увели на прошлом уроке, а алфавит неумолим. И точно, именно это она и произносит: «Мне нужен Семеляк». Придется встать и зашагать вслед за ней по пустым лестницам на первый этаж, в рекреацию, где между приемной военрука и медпунктом находится стоматологическая каморка, из которой давно утащили все, что только могло хоть как-то обезболивать. Тут, конечно, никакое не уныние, а просто какой-то кошмар.
Что-то похожее на уныние однажды соткалось буквально из воздуха, когда я обучался на втором курсе университета, — в нищее, муторное и промозглое время 93 года. Я сидел и пух на вечерней лекции Бибихина — замечательного покойного философа. За окном была такая мерзость, что не передать — такое ощущение, что в депрессии пребывали даже урны. Лекция была, как водится, про Хайдеггера, и я не понимал решительно ни слова. Электрический плафон жужжал, как фреза, заливая поточную аудиторию дурдомовским желтым светом и стойким обывательским звуком — в этот момент я стал понимать, что у звука бывает цвет, тогда как цвет способен подать голос, и еще неизвестно, что отвратительнее. Бибихин говорил медленно, а люди вокруг записывали, напротив, судорожно — мне показалось, что весь смысл его слов как раз и проваливался в этот зазор между сказанным и записанным. Так хотелось, чтобы зазвонил телефон, но мобильных тогда еще не было. Самое же интересное заключалось в том, что меня решительно никто не заставлял сидеть под этой лампой. То был спецкурс, причем даже не для филологического, а для глубоко чужого мне философского факультета, где у меня и знакомых-то не было. Какого черта я там торчал — для меня такая же загадка, как и пируэты хайдеггеровской мысли. Иными словами, беспросвет я назначил себе сам. В этом смысле воля — ключевое понятие для всех унывающих.
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Дмитрий Быков — одна из самых заметных фигур современной литературной жизни. Поэт, публицист, критик и — постоянный возмутитель спокойствия. Роман «Оправдание» — его первое сочинение в прозе, и в нем тоже в полной мере сказалась парадоксальность мышления автора. Писатель предлагает свою, фантастическую версию печальных событий российской истории минувшего столетия: жертвы сталинского террора (выстоявшие на допросах) были не расстреляны, а сосланы в особые лагеря, где выковывалась порода сверхлюдей — несгибаемых, неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду.
«История пропавшего в 2012 году и найденного год спустя самолета „Ан-2“, а также таинственные сигналы с него, оказавшиеся обычными помехами, дали мне толчок к сочинению этого романа, и глупо было бы от этого открещиваться. Некоторые из первых читателей заметили, что в „Сигналах“ прослеживается сходство с моим первым романом „Оправдание“. Очень может быть, поскольку герои обеих книг идут не зная куда, чтобы обрести не пойми что. Такой сюжет предоставляет наилучшие возможности для своеобразной инвентаризации страны, которую, кажется, не зазорно проводить раз в 15 лет».Дмитрий Быков.
1990 год. Из газеты: необходимо «…представить на всенародное обсуждение не отдельные элементы и детали, а весь проект нового общества в целом, своего рода конечную модель преобразований. Должна же быть одна, объединяющая всех идея, осознанная всеми цель, общенациональная программа». – Эти темы обсуждает автор в своем философском трактате «Куда идти Цивилизации».
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Украинский национализм имеет достаточно продолжительную историю, начавшуюся задолго до распада СССР и, тем более, задолго до Евромайдана. Однако именно после националистического переворота в Киеве, когда крайне правые украинские националисты пришли к власти и развязали войну против собственного народа, фашистская сущность этих сил проявилась во всей полноте. Нашим современникам, уже подзабывшим историю украинских пособников гитлеровской Германии, сжигавших Хатынь и заваливших трупами женщин и детей многочисленные «бабьи яры», напомнили о ней добровольческие батальоны украинских фашистов.
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.
В центре эстонского курортного города Пярну на гранитном постаменте установлен бронзовый барельеф с изображением солдата в форме эстонского легиона СС с автоматом, ствол которого направлен на восток. На постаменте надпись: «Всем эстонским воинам, павшим во 2-й Освободительной войне за Родину и свободную Европу в 1940–1945 годах». Это памятник эстонцам, воевавшим во Второй мировой войне на стороне нацистской Германии.
Правда всегда была, есть и будет первой жертвой любой войны. С момента начала военного конфликта на Донбассе западные масс-медиа начали выстраивать вокруг образа ополченцев самопровозглашенных республик галерею ложных обвинений. Жертвой информационной атаки закономерно стала и Россия. Для того, чтобы тени легли под нужным углом, потребовалось не просто притушить свет истины. Были необходимы удобный повод и жертвы, чья гибель вызвала бы резкий всплеск антироссийской истерии на Западе. Таким поводом стала гибель малайзийского Боинга в небе над Украиной.