Греческие календы - [3]

Сенатор так и сказал — "негодяй", но он сдержал себя, подумав, что отомстить за Юлия можно позже, и даже плеснул в кружку собеседника вина из своего кувшина, чтобы тот был словоохотливей.

"Все решилось на заседании сената, — выпив, сказал тот. — Если бы Брут и Кассий отважились явиться на него, все сложилось бы иначе. Ведь так хорошо начиналось!.. Когда мы предложили объявить Цезаря тираном, многие выразили свое одобрение. Кто-то даже выкрикнул, что нам надо присвоить почетное наименование "благодетелей". Но тут слово взял Марк Антоний... Он предупредил, что если сенат признает Цезаря тираном, то по закону все его прежние распоряжения сразу же станут недействительными. Знал, куда метить! Ведь Цезарь, готовясь к войне с Парфией, раздал выгодные должности сенаторам. И те, боясь потерять их, во весь голос стали восхвалять убитого. В итоге сенат принял решение, похожее на продажную девку: заговорщикам объявить амнистию, а все распоряжения Цезаря оставить в силе. Как тебе это нравится?".

Ответил он тогда сенатору или нет?. Уже и не припомнить. Кажется, скрыл свою злобу, приложившись к кружке и заслонив ею лицо... А сенатор, не знавший, кто перед ним сидит, всхлипывая, продолжал изливать ему душу.

"После этого, — рассказывал он, — на нас обратил весь гнев народ, тот самый народ, которому мы пытались вернуть республику, похищенную Цезарем. Марк Антоний сделал для этого все. На похоронах он сам произнес хвалебную речь Юлию и даже поднял копьем его окровавленную тогу. А потом, выждав подходящий момент, показал толпе восковую статую Цезаря с ранами, подкрашенными красной хенной. После же того, как он зачитал завещание Юлия, в котором тот приказал выдать каждому плебею по триста сестерциев, мне и моим друзьям едва удалось ускользнуть из Рима. Не понимаю, зачем ты спешишь в этот растревоженный муравейник?"

"— Чтобы принять усыновление и завещание", — коротко ответил он тогда сенатору.

"У тебя умер отец?" — участливо спросил тот.

"Да."

"И кто же он?"

"Гай Юлий Цезарь!" — выкрикнул он и, не прощаясь с сенатором, у которого разом отвисла челюсть и выпучились в страхе глаза, выбежал из харчевни.

Потом он подозвал к себе охранника и сказал ему: "Тот сенатор, с которым я только что разговаривал... Он должен умереть."

Октавиан принялся рассматривать замысловатые сплетения на ладони, по словам астрологов, сулившие ему великое будущее. Закрыл глаза и снова задумался.

8 "Он должен умереть..." Сколько раз потом произносил он эту фразу: Сто? Тысячу? Десять тысяч?

Приехав в Рим, он сразу направился к Марку Антонию — человеку огромного роста и силы, с багровым от частых попоек лицом.

Октавиан невольно нахмурился, вспоминая, какому унижению подвергся он в доме Антония.

"Я — сын Гая Юлия Цезаря!" — представился он.

"Да? — насмешливо переспросил тот. — Ну и что?"

"Я пришел к тебе затем, чтобы ты дал мне деньги моего отца, которые он завещал мне!"

"Тогда ты ошибся адресом! — заметил Марк Антоний, намереваясь уйти. — Это дом консула, а не государственная казна!"

"Но вдова Цезаря пожелала, чтобы эти деньги хранились у тебя!" — сказал он то, что успел услышать по дороге.

Марк Антоний обернулся и, как ему показалось, с любопытством взглянул на него.

"Так это стало известно даже в провинциях? — усмехнулся он, и лицо его приняло надменное выражение. — Вот, что, Октавиан..."

"Называй меня Цезарем в память о моем отце и твоем друге!" — попросил он.

"Вот, что, Октавиан, — нажимая на последнее слово, явно издеваясь над ним, повторил консул. — Денег нет и не будет."

"Дай тогда мне хотя бы то, что мой отец завещал римскому народу!" — вскричал тогда он.

— Чтобы я раздал их по назначению!"

"Ах, вот ты каков? Наглец! — покачал головой консул, и его надменность на несколько мгновений вновь сменилась любопытством. — Ну, так знай, правду: финансовые дела покойного Цезаря были столь запутаны, что, владея государственной казной, он оставил ее совершенно пустой! Иди и не заставляй меня обращаться с тобой, как с назойливым просителем!"

Прощаясь с Антонием, он сумел скрыть свои чувства и по глазам консула видел: тот уверен, что видит его в последний раз.

Брови Октавиана разгладились. На губах появилась насмешливая улыбка.

"Нет, он недооценил меня, не разглядел в Октавиане будущего Цезаря!"

Да, пятнадцать лет назад он тонко рассчитал свой первый шаг и воспользовался тем, что народ был недоволен поведением Марка Антония. Продав все свое имущество, а также имущество матери и еще нескольких родственников, он раздал деньги плебсу и сразу же9 расположил его к себе.

Следующий шаг был намного сложнее. Нужно было найти человека в сенате, которого можно было бы противопоставить Антонию. И таким оказался Цицерон.

С первой же встречи с ним, он постарался произвести на старика самое выгодное впечатление. Нащупал две тайные струнки в его характере — ненависть к Марку Антонию и непомерное тщеславие — и умело воспользовался ими. В каждой новой беседе он заискивал перед Цицероном, изредка, словно по ошибке, называл его отцом и рассказывал всевозможные сплетни о ночных дебошах Антония. В конце концов старик не устоял и выступил в сенате с речью против Марка Антония, обвиняя его в пьянстве, разврате, открыто называя наглецом и негодяем.