Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии - [149]

Тем временем друзья Демосфена употребляли все уси­лия, чтобы свалить ответственность за поражение на полко­водцев, командовавших при Херонее. Харес занимал слиш­ком высокое положение, чтобы обвинение против него мог­ло обещать успех, а главное — он находился в хороших от­ношениях с ведущими ораторами. Ввиду этого козлом от­пущения явился Лисикл. Обвинителем выступил Ликург из Бутад, человек уже пожилых лет, который, однако, лишь те­перь достиг руководящего положения. Он принадлежал к одной из сравнительно немногочисленных старых аристо­кратических фамилий, которые сумели сохранить свое бо­гатство, а следовательно, и влияние; сам он видел свою главную задачу в том, чтобы воскресить в своих согражда­нах добродетели доброго старого времени. Как и подобало, он начал с самого себя; босой и без рубахи, в одном шерстя­ном плаще ходил он по улицам мирового города. Его поли­тическим идеалом была Спарта, а новое просвещение было ему омерзительно, что, впрочем, не помешало ему получить риторическое образование. Охотнее всего он употребил бы силу, чтобы наставить людей на путь истинный; телесное наказание, говорил он, — весьма полезная вещь; но так как в Афинах того времени это средство было неприменимо, то он старался достигнуть своей цели при помощи суда, с истин­ной страстью исполняя обязанности прокурора. Тут он не брезгал никаким средством; в извращении истины и грубых преувеличениях он смело мог выдержать сравнение с любым сикофантом. При этом он, как все фанатики, не знал пощады относительно своих жертв; он удовлетворялся одной карой — смертью; в Афинах говорили, что его речи писаны кро­вью, как некогда законы Дракона. И он сплошь и рядом дос­тигал своей цели: это был один из лучших ораторов своего времени, человек безупречной личной честности; притом, старосветская набожность, которую он выставлял напоказ, и усвоенный им назидательный, проповеднический тон сильно импонировали массе. С таким обвинителем Лисикл не мог справиться; несчастный полководец был осужден на смерть и казнен, согласно требованию Ликурга.

Более плодотворна была деятельность Ликурга в облас­ти внутреннего управления. Непосредственно перед битвой при Херонее он был избран в заведующие кассою теорикона, причем Демосфен был его товарищем по службе; его шурин Габрон из Баты в это самое время заведовал военной казною. Таким образом, Ликург приобрел руководящее влияние на оба высших финансовых поста в государстве, и когда в 334 г. окончился четырехлетний финансовый период, на ко­торый он сам и его шурин были избраны, — он еще целых два срока, до 326 г., оставался руководителем афинских фи­нансов. На этом посту он оказал государству великие услу­ги; он снова упорядочил расстроенное войною государст­венное хозяйство и довел доходы до такой высоты, какой они раньше никогда не достигали. Правда, не надо забывать, что эти годы были для Афин эпохой глубокого внутреннего и внешнего мира, каким государство после Персидских войн еще ни разу не пользовалось столь продолжительное время.

Вместе с тем правительство усердно работало над пре­образованием военного ведомства. Действительно, такая ре­форма была крайне необходима, потому что как выучка, так и дисциплина гражданских войск были равно далеки от со­вершенства. Правда, по закону каждый афинский гражда­нин, принадлежавший к одному из трех высших имущест­венных классов, был обязан по достижении совершенноле­тия прослужить в строю два года; но фактически большин­ство граждан находило средства уклоняться от этой повин­ности. Правильного строевого учения для гоплитов в мирное время совсем не существовало; для кавалерии такие сборы, правда, были предписаны законом, но на них являлись лишь те, кому была охота, и офицеры не решались строго наказы­вать манкировавших. Военные круги давно требовали ре­формы в этой области; но так как войны велись обыкновен­но наемными войсками и граждане лишь в исключительных случаях призывались к оружию, а полное гражданское опол­чение вообще ни разу не было собрано со времени битвы при Мантинее, то правительство не принимало никаких мер против этих беспорядков, пока сражение при Херонее не до­казало наглядно необходимость реформы. Теперь прави­тельство стало строго следить за тем, чтобы все — не только члены зажиточных классов, но и все граждане вообще — исправно отбывали обязательную воинскую повинность. Для поддержания дисциплины была учреждена особая коллегия — софронисты, и содержимые государством учителя обуча­ли рекрутов гимнастике, обращению с оружием и машина­ми. А так как, кроме того, Афины теперь более, чем когда-нибудь, подвергались опасности осады, то по предложению Демосфена летом 337 г. была предпринята обширная пере­стройка городских укреплений сообразно с условиями ново­го осадного искусства; на эти работы было истрачено свыше ста талантов.

Однако, подготовляя реванш за Херонею, Афины в то же время усердно старались поддерживать добрые отноше­ния с Филиппом. На том празднестве в Эгах, которому суж­дено было окончиться так печально, присутствовало и афин­ское посольство; оно привезло золотой венец и народное по­становление, в котором Афины заявляли о своем решении выдать всякого, кто осмелился бы посягнуть на жизнь царя. И вдруг прибыло известие об убийстве Филиппа. Демосфен свободно вздохнул; в праздничном платье, с венком на голо­ве, явился он в Совет и принес богам благодарственную жертву, забыв о словах Гомера, что безбожно ликовать над трупом павшего врага. Он полагал, что со стороны того „мальчишки", который воцарился теперь в Пелле, Афинам нечего опасаться.