Гражданская поэзия Франции - [31]

Над каждой молодой и дерзкой головой.

Когда молился он, ворчали громы глухо.

Когда он побеждал, везде росла разруха.

Когда он раздвигал туман бессонных грез, —

«Мы задыхаемся» — из края в край неслось.

И цепенело все и пряталось глубоко

От жутких этих глаз, сверлящих издалека,

Карл Пятый коршун был. Филипп Второй — сова.

В обычном трауре, в минуты торжества

Он высится, как страж неведомой судьбины,

Недвижный и сухой. Очей его глубины

Зияют отсветом пещерной пустоты.

Легонько дрогнули костлявые персты,

Чтоб мраку дать приказ и сделать росчерк зыбкий.

Но что за чудеса! Подобие улыбки

Непроницаемой уста кривит ему.

Он видит сквозь туман, сквозь тучи и сквозь тьму

Свой флот отстроенный и мощно оснащенный,

Заветную мечту он видит воплощенной —

И воспарил над ней высоко в небеса.

Послушен океан. Надуты паруса.

Непобедимая снаряжена армада

И держит курс вперед. И все идет, как надо.

Порядок шахматный ровняют корабли.

Лес вознесенных мачт, прочерченных вдали,

Покрыл морскую ширь решеткой, как на плане.

Свирепые валы смиряются заране.

К причалу корабли течением влечет.

Куда ни глянь — везде им помощь и почет.

Все глаже гладь воды, все тише плеск прибоя,

И море пенится, жемчужно голубое.

Галеры на подбор. На скамьи для гребцов

И Эско и Адур прислали храбрецов.

Сто рослых штурманов, два зорких полководца.

Германия прислать орудия клянется.

Там сотня бригантин. Сто галиотов тут,

Неаполь, Лиссабон, Кадикс приказа ждут.

Филипп склоняется. Что значит расстоянье!

Не только видит он, но слышит в океане.

Вот, ринувшись к бортам, завыли в рупора.

Сигнальные флажки взвиваются с утра.

Вот адмирал, склонясь к плечу пажа, смеется.

Дробь барабанная. Свистки. И раздается

Сигнал: «На абордаж!» По вражеским бортам

Залп! Вопли раненых. И снова залп! А там

Что это? Крылья птиц иль паруса белеют?

Иль башни рушатся и в дымных тучах тлеют?

Крепчает дикий шторм. В разгаре грозный бой.

Все движется пред ним на сцене голубой.

Страшна улыбка уст его землисто-серых.

Сто тысяч храбрых шпаг на ста его галерах.

Вампир оскалился. Он голод утолил,

Позором Англии себя развеселил.

Кто выручит ее? Мир порохом наполнив,

Победу празднуя, он машет связкой молний.

Кто вырвет молнии из этой пятерни?

Он выше Цезаря. Куда там ни взгляни,

Все ждет его суда, все ждет его удара

От Ганга берегов до башен Гибралтара.

Он скажет: «Я хочу!» — и так тому и быть.

Он за волосы взял победу, чтоб добыть

Ширь океанскую без края, без преграды

Для устрашающей, для праведной армады.

И распахнулся мир! И развернулся путь!

Достаточно ему мизинцем шевельнуть,

Чтоб дальше ринулись пловучие драконы.

Да, он есть властелин единственный, исконный!

Пусть прозвучат ему стоустые хвалы!

Султан Бейт-Шифразил, преемник Абдиллы,

Построивший мечеть священную в Каире,

На камне вырезал «Аллах царит в эфире, —

Я правлю на земле». Для всех веков и стран

Лгут одинаково насильник и тиран.

То, что сказал султан, король подумал втайне.

А между тем бассейн еще хранит блистанье.

Инфанта-девочка целует свой цветок,

Любуется, смеясь, на каждый лепесток.

Вот легкий ветерок, чуть слышный, незаметный,

Подул негаданно, запел в листве несметной,

Он воду зарябил, и шевелит тростник,

И легким трепетом в огромный парк проник,

И дерево встряхнул, и словно ненароком

Коснулся девочки крылом своим широким,

Дохнул на личико, еще дохнул, — и вот

Шесть алых лепестков плывут по глади вод…

Остался девочке лишь стебель острых терний.

И нагибается она к воде вечерней.

Ей страшно. Как понять, куда цветок исчез?

Так смотрим мы порой на темный свод небес,

Оцепенелые, ждем приближенья бури…

Бассейн волнуется. Он полон был лазури,

Сверкал, как золото, — и, сразу почернев,

Кипит и пенится. В нем пробудился гнев!

И роза бедная рассыпалась и тонет.

Намокли лепестки. Их ветер дальше гонит,

И вертит медленно, и тянет их на дно.

Их участь решена. Мгновение одно —

И вот пришел конец корабликам несчастным.

Дуэнья хмурится и с видом безучастным

Ребенку говорит: «Власть ваша велика.

Все вам принадлежит — все, кроме ветерка».

ПО СЕНЕ ПЛЫВУТ ПРУССКИЕ ТРУПЫ

Да, вы пришли сюда, и крепко спите вы,

Кротки, обласканы, занежены, мертвы,

В шинелях ледяных, в спокойствии безмолвном

Прильнули навсегда к баюкающим волнам,

Солдаты севера, качаетесь, скользя,

Закрыли синие усталые глаза.

А только что клялись: «Придем к нарядной шлюхе,

К блуднице мировой! К нам доносились слухи, —

Есть у нее вино, веселье, песни, смех.

Там удовольствия достаточно для всех,

Скорей, во Францию! Мы погуляем важно

В парижских кабаках, в столице их продажной.

Она подкрасится для дорогих гостей,

Уложит спать с собой!» — А Сена даст постель.

1870

В ЦИРКЕ

Однажды южный лев и северный медведь

Сошлись в упор, дрожат… Пора им зареветь,

И в драку броситься, и в клочья рвать друг друга.

Но лев заговорил: «Уйдем-ка, брат, из круга!

Тут не война, а цирк, не лес, а грубый холст.

Смотри, вот человек. Он низколоб и толст.

Его зовут Нерон. Он римский император.

Он рукоплещет, ждет, он любит свой театр.

Нам драться для него? Но мудрая природа

Открыла нам всю ширь ночного небосвода.

Я вижу столько же созвездий, сколько ты.

Он сел под балдахин. Вглядись в его черты.

Вот он взмахнет рукой и крикнет, и по знаку

Начнется общий смех, а мы полезем в драку,