Гражданская поэзия Франции - [33]

Пусть Францию считает всякий

Стаканом в грязном кабаке:

Вино допив, его разбили.

Страна, что ярко так цвела,

В таком богатом изобильи,

Кому-то под ноги легла.

А завтра вдвое будет горше, —

Допьем ничтожество свое.

Вслед за орлом явился коршун,

Потом взовьется воронье.

И Мец и Страсбург гибнут оба,

Один на казнь, другой в тюрьму.

Седан горит на нас до гроба,

Подобно жгучему клейму.

Приходит гордости на смену

Стремленье жизнь прожить шутя

И воспитать одновременно

Не слишком честное дитя;

И кланяются лишь на тризне

Великим битвам и гробам,

И уважение к отчизне

Там не пристало низким лбам;

Враг наши города увечит,

Нам тень Атиллы застит свет,

И только ласточка щебечет:

«Французов больше нет как нет!»

Повсюду толки о Базене.[30]

Горнист, играющий отбой,

И не скрывает омерзенья,

Когда прощается с трубой.

А если бой, то между братьев.

Давно Баярд в гробу лежит.[31]

Убийца, часу не потратив,

Убьет и тут же убежит.

На стольких лицах ночь немая.

Никто не встанет в полный рост.

И небо, срам наш понимая,

Не зажигает больше звезд.

И всюду сумрак, всюду холод.

Под сенью траурных знамен

Мир меж народами расколот,

Он тайной злобой заменен.

Мы и пруссаки в деле этом

Виновны больше остальных.

И наш закат стал их рассветом,

И наша гибель — жизнь для них.

Конец! Прощай, великий жребий!

Все преданы, — все предают.

Кричат о знамени: «Отребье!»

О пушках: «Струсили и тут!»

Ушла надежда, гордость — тоже.

Мертв многовековой кумир.

Не дай же Франции, о боже,

Свалиться в черный этот мир!

ВОПЛЬ

Настанет ли конец? Ужель не ясно им,

Что губят Францию всем замыслом своим?

Казнить Париж? За что? За поиски свободы!

Вот равновесье: наш Париж — и все народы.

Он дышит будущим, он созиданьем полн.

Немыслимо казнить гул океанских волн.

В прозрачной глубине его большой утробы

Сейчас рождается грядущее Европы.

Солдаты! Что же вы забыли честь свою?

Вы — как слепой огонь, бегущий по жнивью,

Вы убиваете честь, разум, наше счастье,

Вы нашу Францию разбили на две части.

И каждый выстрел ваш уносит жизнь борца,

И каждый залп казнит французские сердца.

Пред дулом пушечным Париж своих хоронит.

А сзади пушки — стыд, и больше ничего нет.

Сентябрь ужасен был, февраль от крови пьян.

И снова льется кровь рабочих и крестьян

Без утоленья, бесполезно, непрестанно,

Как светлая вода сочится из фонтана.

Кто декретировал вам ядра и свинец?

Кто господом клялся, какой священник-лжец?

Кто в здравом разуме, все доводы подстроив,

Братоубийц возвел в священный сан героев?

Ужасно!

      Но постой! На небо оглянись,

На самого себя и от стыда согнись.

Иль разгляди вверху кладбищенское знамя,

Что белым саваном взвивается над нами!

На собственный позор взгляд обрати, солдат!

То знамя прусское, то траур близких дат.

Мы все унижены тряпицей этой наглой.

Тут разложением и гибелью запахло.

Висит тяжелое, как смертный приговор.

Забыли? А оно глядит на нас в упор!

Гражданская война — стыд перед Аустерлицем.

Но если был Седан, — прощенья нет убийцам!

Мерзавцы! Кажется, решилась эта рать

Париж и родину, как в кости, разыграть.

А между тем одно необходимо ныне —

Плотней сомкнуть ряды вокруг своей твердыни,

Возобновить войну! Когда Париж в груди

Почуял лезвие, — победа впереди!

Иль рану новую прибавить к ранам старым?

Ведь ваша родина под вашим же ударом,

Мать окровавленная — это ваша мать!

Опору у детей и женщин отнимать,

Хлеб у рабочего украсть, — как много муки,

Какая тьма вокруг!.. А вы умыли руки,

Ты, ритор, ты, солдат, и ты, трибун-горлан,

Вы растравляете пыланье жгучих ран.

Вы бездну роете, а нужен светоч ясный!..

Но с двух сторон трубят фанфары громогласно:

«На битву! На смерть!» С кем? Ответь мне, солдатня!

Ты пред пруссаком шла, равнение храня,

И со штыком идешь на Францию надменно!

Кровь береги свою и не хвались изменой!

Раскаянья ни в ком. Отчаянье везде.

Но кто же все они, погрязшие в стыде?

Увы! На всех пятно бесчестья, кто бы ни был:

Кто улюлюкает, кто прославляет гибель.

Кто на таких костях свой пьедестал возвел,

Кто раздувал раздор и славит произвол

Солдат-наемников над голью возмущенной,

В гражданскую войну на гибель вовлеченной, —

На всех, кто город наш загнал опять в тюрьму,

Кто множит ненависть и накликает тьму,

Кто неизвестно чьей победы ждет кровавой,

Кто душит Францию и упраздняет право,

Кто не дрожит еще, не услыхал сквозь мрак,

Как бешено над ним хохочет наглый враг!

1871

ГОРЕ

Памяти сына

Шарль, мой любимый сын! Тебя со мною нет.

    Ничто не вечно. Все изменит.

Ты расплываешься, и незакатный свет

    Всю землю сумраком оденет.

Мой вечер наступал в час утра твоего.

    О, как любили мы друг друга.

Да, человек творит и верит в торжество

    Непрочно сделанного круга.

Да, человек живет, не мешкает в пути.

    И вот у спуска рокового

Внезапно чувствует, как холодна в горсти

   Щепотка пепла гробового.

Я был изгнанником. Я двадцать лет блуждал

   В чужих морях, с разбитой жизнью,

Прощенья не просил и милости не ждал:

   Бог отнял у меня отчизну.

И вот последнее — вы двое, сын и дочь,

   Одни остались мне сегодня.

Все дальше я иду, все безнадежней ночь.

   Бог у меня любимых отнял.

Подобно Иову, я, наконец, отверг

    Неравный спор и бесполезный.

И то, что принял я за восхожденье вверх,

    На деле оказалось бездной.