Гражданин Империи Иван Солоневич - [62]

Шрифт
Интервал

«Спроектировали благотворительный вечер, доход с которого де-юре должен был пойти в ведомство всеобщего военного обучения, а де-факто пошел в пользу офицеров. Борис пел «Во Францию два гренадера» и кидал двухпудовики, а я вылез бороться с Поддубным.

Техническая сторона дела заключается в том, что техника любительской борьбы в России стояла на необычайно высоком уровне. Я борьбы не люблю и этим делом «по специальности» не занимался. Но все-таки технику знал. В 1918 году я провозжался целый час со Збышко-Цыганевичем (старшим) и кончили более или менее вничью. Меня этот матч весьма мало интересовал, а Збышко-Цыганевич рисковал подорвать свою репутацию. Техника у меня была немного выше. И поэтому я был уверен в том, что и с Поддубным я справлюсь.

Из этого мероприятия не вышло ничего. Правда, Иван Максимович отнесся ко мне несколько презрительно, как к любителю и дилетанту. Почему чуть-чуть не был положен на первой же минуте: положить Поддубного на первой минуте — это было бы весьма высокой маркой. Но это не удалось. Думаю, что последующие шестнадцать минут являли собою довольно жалкое зрелище: Иван Максимович обозлился. Насколько я вспоминаю, я летал по ковру, как осенний лист, крутимый бурей. Тамара Владимировна несколько всплакнула в партере — и на семнадцатой минуте я был уложен по всем правилам этого благородного искусства.

Поддубный, конечно, бороться не умел. Но это была такая чудовищная сила, что о сопротивлении всерьез — не могло быть и речи. Я продержался несколько более шестнадцати минут. Эти шестнадцать минут обошлись мне довольно дорого: две недели после этой борьбы каждая связка и каждый мускул болели и ныли по отдельному…

Потом всем нам, по «внутренне-политическим причинам», пришлось бросить и Ананьев. Некоторое время Поддубный и Борис (изредка и я) ездили по украинским селам, в качестве этакого балагана. Борис пел своих «Двух гренадеров» и швырял двухпудовки, был еще какой-то офицер-виолончелист, который играл, кажется, Баха, и никакого успеха среди украинских мужиков не имел, и потом мы вступали в схватку с Поддубным, на этот раз, конечно, не всерьез. Это был самый коронный номер, приносивший нам наибольшее количество яиц, сала и прочего в этом роде.

Несколько позже, когда и из Ананьева пришлось эвакуироваться, мы в Одессе организовали «настоящий международный чемпионат греко-римской борьбы», в каковом чемпионате Борис прятался от чрезвычайки под кличкой австралийского чемпиона Боба Кальве, а я — под кличкой финского чемпиона Ярвинена — и потом из всего этого ничего не вышло. Нашелся какой-то финн, который пришел ко мне за кулисы, поговорить со своим соотечественником на своем родном языке. Ну, что я мог сказать по-фински?

Дело кончилось плохо: я кое-как успел сбежать; Борис попал в чрезвычайку. Бориса мы все-таки кое-как выручили (просидел все-таки год). Поддубный же в один не совсем прекрасный день ввалился в нашу опустевшую комнату и плюхнулся всей своей восьмипудовой тушей на пол: тиф. Тамара Владимировна, мобилизовав все свои ресурсы, ухитрилась отправить его в больницу.

В дальнейшем дела пошли совсем путано. Я узнал о том, что Поддубный уехал в Америку и порадовался за хорошего русского человека. Не то в 1929, не то в 1930 году мы с братом встретили его на Тверской — у него рост даже как будто уменьшился: обтрепанный, рваный, голодный. Говорили, что в Америке у него остался миллион долларов его борцовских гонораров (конечно — преувеличение) и что большевики постарались вытащить его из Америки, надеясь вместе с ним вытащить и его миллион. Не знаю — вытащили ли. Вероятно — нет. Иван Максимович имел чрезвычайно грустный вид: обманули, сманили, почти что изнасиловали.

Вместо утешения я не нашел ничего лучшего, как задать ему язвительный вопрос:

— А политикой-то, Иван Максимович, интересоваться стоило бы?

— Да, стоило бы… А вот теперь всю жизнь боролся, шестьдесят лет, пора бы отдохнуть… Ты думаешь (он называл меня на «ты»), за что я боролся? Чтоб какой-нибудь сукин сын да русских борцов клал?..

Мы по русскому обычаю завернули в пивнушку. Иван Максимович ничего не пил и ничего пить не мог. В том же Ананьеве был такой инцидент: одна докторша — весьма неясного происхождения, на соседнем чердаке прятала какой-то ящик с неизвестным мне содержимым. Ящик этот требовалось перенести в ее квартиру, для чего, по ее подсчетам, требовалось человек десять носильщиков — а человек десять — это уже рискованная вещь. Мы с Поддубным этот ящик сволокли вдвоем. Докторша угостила нас разведенным спиртом. Иван Максимович долго отказывался, пока, наконец, его не уговорили. Уговорили. Уговор кончился нехорошо. После первой стопки Иван Максимович стал стучать кулаком по столу. Тамаре Владимировне пришлось пустить в ход всю свою женскую дипломатию, чтобы Ивана Максимовича довести до нашей комнаты. Иван Максимович подчинился беспрекословно и был доведен…

Так что в пивнушке мы принялись за так называемое ситро — это просто вода, относительно которой имеются предположения, что она все-таки — кипяченая. Иван Максимович сидел, понурив свои грузные плечи, и говорил:


Рекомендуем почитать
Деникин

Антон Иванович Деникин — одна из важнейших и колоритных фигур отечественной истории. Отмеченный ярким полководческим талантом, он прожил нелегкую, полную драматизма жизнь, в которой отразилась сложная и противоречивая действительность России конца XIX и первой половины XX века. Его военная карьера повенчана с такими глобальными событиями, как Русско-японская, Первая мировая и Гражданская войны. Он изведал громкую славу побед и горечь поражений, тяготы эмиграции, скитаний за рубежом. В годы Второй мировой войны гитлеровцы склоняли генерала к сотрудничеству, но он ответил решительным отказом, ибо всю жизнь служил только России.Издание второе, дополненное и переработанное.Издательство и автор благодарят Государственный архив Российской Федерации за предоставленные к изданию фотоматериалы.Составитель фотоиллюстративного ряда Лидия Ивановна Петрушева.


Вся моя жизнь

Джейн Фонда (р. 1937) – американская актриса, дважды лауреат премии “Оскар”, продюсер, общественная активистка и филантроп – в роли автора мемуаров не менее убедительна, чем в своих звездных ролях. Она пишет о себе так, как играет, – правдиво, бесстрашно, достигая невиданных психологических глубин и эмоционального накала. Она возвращает нас в эру великого голливудского кино 60–70-х годов. Для нескольких поколений ее имя стало символом свободной, думающей, ищущей Америки, стремящейся к более справедливому, разумному и счастливому миру.


Записки Н.А. Саблукова о временах императора Павла I и о кончине этого государя

Николай Александрович Саблуков (1776–1848) состоял при Дворе, командовал эскадроном Конного полка, шефом которого был великий князь Константин и явился очевидцем событий в течение всего 4-летнего царствования Павла I. Его «Записки» — это правдивость и искренность передаваемых фактов, беспристрастная оценка личности Императора Павла, хронологический порядок событий кратковременного царствования и описание трагической гибели государя Павла Петровича со слов офицера, сохранившего верность присяге и не запятнавшего свою честь связью с заговорщиками.Издание 1903 года, приведено к современной орфографии.


Они. Воспоминания о родителях

Франсин дю Плесси Грей – американская писательница, автор популярных книг-биографий. Дочь Татьяны Яковлевой, последней любви Маяковского, и французского виконта Бертрана дю Плесси, падчерица Александра Либермана, художника и легендарного издателя гламурных журналов империи Condé Nast.“Они” – честная, написанная с болью и страстью история двух незаурядных личностей, Татьяны Яковлевой и Алекса Либермана. Русских эмигрантов, ставших самой блистательной светской парой Нью-Йорка 1950-1970-х годов. Ими восхищались, перед ними заискивали, их дружбы добивались.Они сумели сотворить из истории своей любви прекрасную глянцевую легенду и больше всего опасались, что кто-то разрушит результат этих стараний.


Дневник

«Дневник» Элен Берр с предисловием будущего нобелевского лауреата Патрика Модиано был опубликован во Франции в 2008 г. и сразу стал литературным и общественным событием. Сегодня он переведен уже на тридцать языков мира. Элен Берр стали называть французской Анной Франк.Весной 1942-го Элен 21 год. Она учится в Сорбонне, играет на скрипке, окружена родными и друзьями, радуется книге, которую получила в подарок от поэта Поля Валери, влюбляется. Но наступает день, когда нужно надеть желтую звезду. Исчезают знакомые.


Мой век - двадцатый. Пути и встречи

Книга представляет собой воспоминания известного американского предпринимателя, прошедшего большой и сложный жизненный путь, неоднократно приезжавшего в Советский Союз и встречавшегося со многими видными общественными и государственными деятелями.Автором перевода книги на русский язык является Галина САЛЛИВАН, сотрудница "Оксидентал петролеум”, в течение ряда лет занимавшаяся коммерческими связями компании с Советским Союзом.