Гражданин Империи Иван Солоневич - [61]
Завершая свой марафон, Борис Солоневич достигает захолустного Ананьева:
«Кто узнал бы в босоногом человеке, одетом в брючки и рубаху, сшитые из старых, покрытых пятнами, мешков — блестящего журналиста и человека с высшим юридическим образованием? По внешности вышедший мне навстречу человек был похож на бродягу, пропившего в кабаке остатки своего костюма… Вероятно, любой из моих читателей со страхом отшатнулся бы от такой странной фигуры… Но для меня это был мой милый брат, шуткой судьбы оставшийся в живых и заброшенный в дебри Новороссии…»[238].
Иван Лукьянович, как мы помним, прибыл в Ананьев по линии Наркомпрода, и вот ведь — именно забота о продовольствии и стояла в это время на первом месте. Только не ради нужд советской власти, а ради прокормления собственной семьи. Братья придумали несколько неожиданный, но для них, давних спортсменов, едва ли не единственный приемлемый способ добычи хлеба насущного. Они стали изображать из себя бродячих цирковых артистов. Приходили в село, с помощью бутыли спирта заводили знакомство с местным начальством и, получив разрешение на концертную деятельность, расклеивали афиши.
Ради политизации культурно-массового мероприятия сначала выступал какой-нибудь доморощенный троцкий, а уже затем начинался «мировой аттракцион» с песнями, декламациями и фокусами. Творческий вечер завершался «грандиозным гала-спорт представлением». Два брата-атлета, каждый под сто килограмм весом, старались максимально удовлетворить невзыскательные вкусы сельской публики. Тут вам и поднятие тяжестей, и борцовская схватка, и боксерский поединок, и «разбивание камней на грудях», и «адская мельница», и «мост смерти» — короче говоря, те же фокусы, но со спортивной подоплекой.
Плату за вход брали не столько деньгами, сколько продуктами, и после представления тащили домой по мешку всяческой снеди. Жена Ивана, Тамара Владимировна, вносила свой вклад в семейный бюджет: варила мыло и продавала его на базаре.
«Я не любитель профессионального спорта, хотя мне и им заниматься приходилось, — писал Иван Солоневич в эмиграции. — До революции Поддубного я ни разу и в глаза не видал. Наша встреча имела несколько странный характер. Дело было в городе Ананьеве, куда нам пришлось исчезнуть «по независящим от нас причинам», и вот продавая самодельное мыло на базаре, вижу я, как по тому же самому базару слоняется какая-то кариатида. Я видал фотографии Поддубного, но в этих фотографиях фигурировали некоторые косметические средства, придававшие доблестным усам Ивана Максимовича черный цвет и вильгельмовский торчок. Сейчас усы вернулись в свое первобытное состояние: рыжие и по-запорожски висящие вниз. Но все-таки Поддубного я не узнать не мог. Познакомились. Выяснилась довольно забавная вещь: мы оказались сослуживцами. В Ананьеве существовал воображаемый спортивный клуб Всевобуча (орган всеобщего военного обучения), и мы оба числились там инструкторами по спорту. Клуб этот был довольно странным заведением. Несколько позже этот клуб выдал мне пакет и мандат на поездку в Харьков. В мандате было сказано, что я имею право ехать на паровозах и под паровозами, а в пакете, запечатанном пятью печатями, прошитом нитками, были два или три номера какой-то ананьевской газетенки. Газетенка была запихана для того, чтобы пакет имел более серьезный вид. Пакет действительно имел серьезный вид. Я ехал под паровозами и над паровозами, и в Харькове этот пакет производил весьма солидное впечатление, пока мне не пришлось отправить его в уборную. Назад я ехал с другим пакетом, полученным, примерно, по тому же способу.
Ананьевский спортклуб представлял собою весьма утлое убежище всякого рода белогвардейцев. Если я не ошибаюсь, то и С. Л. Войцеховский занимал там какую-то ни с чем не сообразную должность. Словом, это было предприятие совершенно фантастическое, и если бы об операциях этого предприятия рассказать подробно, мне никто бы не поверил: наша реальная революционная и контрреволюционная жизнь изобилует выдумками такого рода, что никакой фантазии эти выдумки совершенно не под силу.
Словом, оказалось, что мы с Иваном Максимовичем, так сказать, сослуживцы. Ананьевский спортклуб своими всевобучевскими пайками подкармливал некоторое количество белых офицеров. Пайков этих было не очень много («штатные ведомости») и особенным плодородием они не отличались. Возникла мысль о благотворительном спектакле. Этот спектакль тоже был довольно фантастическим предприятием. Там было два коронных номера: Борис Солоневич пел «Во Францию два гренадера» — при оглушительном голосе и без избытка музыкального слуха. А потом была борьба Ивана Поддубного с Иваном Солоневичем»[239].
Солоневича в конце XX — начале XXI века на родине переиздавали не раз, но в основном его крупные произведения. Газетная публицистика Ивана Лукьяновича, если говорить всерьез, по-прежнему лежит под спудом и выдается широкой публике в час по чайной ложке. А потому не будем стесняться обширных выдержек из статей, которые не читаны русскими людьми уже три четверти века. Тем более, что и героем писаний Солоневича является личность легендарная.
