Гражданин Империи Иван Солоневич - [133]

Шрифт
Интервал

О чем и зачем беспокоиться?

Второе:

Удары направляются исключительно против национальной части эмиграции. Никакому чекистскому дураку не придет в голову похищать товарища Казем-Бека. При несколько большей изобретательности Кремль послал бы в эмиграцию еще десять таких: никакого вреда, а только польза… Весь смысл красного террора заключается в том, что большевизм вообще, а нынешний абдул-гамидизм в частности хотят убрать возможных преемников власти в России. Так, чтобы страна все время не оказывалась перед перспективой: никого другого все равно нет… Кому придет в голову бросать бомбу в «Последние Новости»? Они ведь все равно для наследования русской власти никаких шансов не имеют — ну и пусть себе полегоньку критикуют: с одной стороны — нельзя не сознаться, с другой — нельзя не признаться, не два ни полтора, не рыба ни мясо…

Я должен безо всякого прискорбия сознаться, что в некоторых отношениях я разделяю большевицкие убеждения: я, как и они, у б е ж д е н в том, что национальная русская эмиграция, наши штабс-капитаны, являются великой опасностью для большевиков. Я убежден и еще в чем-то большем: что именно они будут <…> власти, конечно, передача ее не пройдет в «конституционных формах»… Возможно, поэтому-то большевики ни разу не <…> наших либералов (это, действительно, сброд, сброд для России уже совершенно ненужный) и все время наносят удары именно по штабс-капитанским рядам.

Это

о ц е н к а в р а га.

И эту оценку мы обязаны понять и вынести из нее все соответствующее <…>

Третье:

В печати высказывались предположения, что меня хотели убить как автора антисоветских книг, расходящихся по всему миру. С этим предположением я не согласен никак. Убийцы не могли не знать, что книги эти переведены на много языков и что моя смерть создала бы только лишнюю рекламу этим книгам — убийство третьего февраля такую рекламу фактически и создало. В э т о м отношении никакое убийство ничему помочь бы не могло. Убить уже выпущенную в свет книгу вообще невозможно. Но можно убить газету. Убийство было направлено только и исключительно против «Голоса России».

Четвертое:

Оно и здесь не достигло своей цели. «Голос России», хотя и кое-как, но все-таки живет. Но с него кровью двух мучеников за русское дело смыты всякие подозрения в советской агентуре.

Я никогда не возражал против таких подозрений. Они являются не только правом, но и обязанностью всякой русской национальной организации, мало ли какие чекистские волки могут <…> в овечьей шкуре, с медом на устах и с тротилом в кармане. Пожалуйста, проверьте. Не проверили. Жаль. Сейчас проверяют болгарские власти. Но для русского зарубежья проверка эта, пожалуй, уже и не нужна.

Подробности взрыва, я думаю, малоинтересны. Кто-то утром принес нашей прислуге посылку лично для меня, посылка была положена на стол, Коля ее вскрыл — и от него остались только клочки. Если бы Тамочка на несколько секунд запоздала бы войти в столовую — она, может быть, осталась бы жива.

Я говорю «может быть», ибо тот факт, что мы с Юрой п о к а живы — факт вообще несколько фантастический. Вырванная из косяка дверь врезалась в стену в нескольких сантиметрах от моей головы — она с таким же успехом могла бы врезаться и в голову. Тяжелое кресло, стоявшее в столовой, выбило дверь из столовой в Юрину комнату и из Юриной комнаты — дверь на веранду и разбилось в куски о цементную балюстраду веранды. Оно могло бы пролететь аршином левее — и тогда от Юрочки осталось бы тоже очень немного. Я сейчас, в данном моем состоянии, не могу еще сказать: то ли Господь Бог нас спас, то ли Господу Богу было угодно возложить на наши плечи очень уж тяжелую ношу. Сейчас в сознании все еще в кровавом тумане и трудно ответить на этот вопрос. Но на некоторые в о п р о с ы я могу ответить с полной ясностью — ибо они продуманы и выстраданы долгими годами:

Борьба с большевизмом есть вовсе не политическая борьба. Не борьба просто одной партии просто против другой партии. Это есть борьба за Жизнь с большой буквы. Большевизм — это власть лжи, голода, смертей и убийства. Борьба с большевизмом есть обязанность всякого п о р я д о ч н о г о человека. Я хочу подчеркнуть: это не вопрос п о л и т и к и, а вопрос п о р я д о ч н о с т и: какая политика может быть в отношении убийц? Но всякий п о р я д о ч н ы й человек, видя, как на его глазах убивают девочку, не имеет никакого права перебрать в своей памяти все криминальные теории, пожать плечами и пойти дальше своей дорогой. Тут уж нужно драться. Драться до конца. Что там из этой драки выйдет — Господь его знает. Но пожать плечами и уйти дальше — это значит уйти оплеванным на всю жизнь»[551].


Эмигрантская печать откликнулась на трагедию поначалу вполне адекватно (это уже месяцы спустя начали печатать мерзкие сплетни о том, как большевики пытались убрать своего агента или что посылку с бомбой не распаковывали, а запаковывали). Журнал «Часовой» опубликовал статью Н. Солодкова под характерным названием «Вам нужны факты?» Автор сетует на эмигрантские дрязги вокруг И. Л. Солоневича:

«А сколько было (может быть и есть) сомневавшихся в его искренности, приходилось слышать не раз: «Что, Солоневич? Да он провокатор»…, или дамское суждение о нем: «Он пишет ужасно грубым языком и я не могу читать такой газеты»…


Рекомендуем почитать
Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.


Пастбищный фонд

«…Желание рассказать о моих предках, о земляках, даже не желание, а надобность написать книгу воспоминаний возникло у меня давно. Однако принять решение и начать творческие действия, всегда оттягивала, сформированная годами черта характера подходить к любому делу с большой ответственностью…».


Литературное Зауралье

В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.


Государи всея Руси: Иван III и Василий III. Первые публикации иностранцев о Русском государстве

К концу XV века западные авторы посвятили Русскому государству полтора десятка сочинений. По меркам того времени, немало, но сведения в них содержались скудные и зачастую вымышленные. Именно тогда возникли «черные мифы» о России: о беспросветном пьянстве, лени и варварстве.Какие еще мифы придумали иностранцы о Русском государстве периода правления Ивана III Васильевича и Василия III? Где авторы в своих творениях допустили случайные ошибки, а где сознательную ложь? Вся «правда» о нашей стране второй половины XV века.


Вся моя жизнь

Джейн Фонда (р. 1937) – американская актриса, дважды лауреат премии “Оскар”, продюсер, общественная активистка и филантроп – в роли автора мемуаров не менее убедительна, чем в своих звездных ролях. Она пишет о себе так, как играет, – правдиво, бесстрашно, достигая невиданных психологических глубин и эмоционального накала. Она возвращает нас в эру великого голливудского кино 60–70-х годов. Для нескольких поколений ее имя стало символом свободной, думающей, ищущей Америки, стремящейся к более справедливому, разумному и счастливому миру.