Гражданин Империи Иван Солоневич - [110]

Мои сомнения и сомнения моих друзей распространяются на две подробности избранного Вами направления. Одна из них сравнительно второстепенна: нас удивляет та резкость, с которой Вы говорите об иностранцах, которых сами признаете «попутчиками» русского Национального Движения. Понимая и оправдывая Вашу резкость, когда Вы говорите о компании, именующей себя советским правительством, мы считаем ошибочными такие определения, как «липовый манджурский император» или «идиотская расовая теория». <…>

Вторая подробность Ваших взглядов, достаточно определившаяся в вышедших до настоящего времени выпусках «Голоса России», волнует нас значительно больше: мы имеем в виду Ваше отношение к еврейскому вопросу.

* * *

Мы — не расисты и не антисемиты. Мы признаем немыслимость расизма в России, объединяющей под сенью своей державы множество народов и рас. Мы считаем антисемитизм несовместимым с исповедуемым нами православием. Но мы думаем, что успешная борьба с коммунизмом немыслима без борьбы с его союзником — с еврейством. <…>

После национал-социалистического переворота в Германии еврейство заключило повсеместный и открытый союз с коммунизмом <…>

Дружески жму Вашу руку.

Искренно Вам преданный

С. Л. Войцеховский»[455].

Солоневич, опубликовав письмо в газете, дал небольшой ответ-комментарий:

«Я уже объяснил, почему именно я откладывал мои высказывания по еврейскому вопросу. — Думаю, что это не было ошибкой: — раньше всего надо было установить основную русскую точку зрения на нашу основную русскую задачу — борьбу с большевизмом. И — к второстепенным вопросам переходить только тогда, когда основная линия будет установлена твердо и ясно.

Замечание Сергея Львовича о том, что «мы не расисты и не антисемиты» — несколько спорно. Да, «расистами» мы быть не можем, главным образом, потому, что мы — имперцы и империалисты, а на теории расизма Рейх-то построить можно, но Империи построить нельзя. А также по некоторым другим причинам. В частности, и по той, что германский расизм, который сейчас целиком обращен против евреев, еще очень недавно был обращен исключительно против славян. Что будет завтра?

Я также не согласен с Сергеем Львовичем относительно несовместимости православия с антисемитизмом. У С. Л. они совмещаются — ибо тот, кто говорит о необходимости борьбы с еврейством (а С. Л. это говорит) — автоматически становится на антисемитскую позицию, независимо от его вероисповедания.

Вопросу о расизме и о роли евреев в революции будут посвящены мои ближайшие статьи.

Думаю, С. Л. увидит, что мы с ним почти ни в чем не расходимся.

Ив. Солоневич»[456].

Не ответить Войцеховскому Солоневич, конечно, не мог. Хотя бы потому, что Сергей Львович был одним из немногих свидетелей, который перед лицом всего Русского Зарубежья мог подтвердить: по окончании Гражданской войны Солоневичи не «перешли на сторону большевиков», а вынужденно ушли во «внутреннюю эмиграцию». Кстати, общность политических установок старых друзей вскоре подтвердил и тот факт, что С. Л. Войцеховский стал постоянным автором «Голоса России».

Но еженедельник Солоневичей был силен тем, что выбор оппонентов для ответов через газету определялся не удобством или знакомством, а, прежде всего, типическими чертами, присущими некоей массе писем. Вот только один характерный пример.

Сначала предисловие, написанное Иваном Лукьяновичем:

«Наша редакция получает не одни только сочувственные письма. Бывают и несочувственные. Одно из них — письмо г-на В. А. Некрасова из Нью-Йорка мы и помещаем почти полностью, с очень небольшими сокращениями, не представляющими, так сказать, общественного интереса. Письмо это в некотором роде резюмирует ряд других несочувственных писем. В нем предъявляется ряд обвинений, на одно из которых — на обвинение в провокации, я отвечаю в настоящем номере. На другие — отвечу позже. Буду надеяться, что из этих ответов выяснится, что, например, нынешняя монархическая концепция России не имеет решительно ничего общего с «союзом объединенного дворянства» и что нынешняя концепция антисемитизма в России не имеет ничего общего с «чайными союза русского народа». Темы эти я откладывал просто потому, что темы такой сложности и такой ответственности для меня — при нынешних условиях моей работы — просто непосильны. Нужно сказать слишком много нового и неожиданного, что будет встречено в штыки и чего нельзя говорить наспех»[457].

Затем — собственно «письмо в редакцию», которое Солоневич в особых случаях походя комментирует в скобках:

«Я прочел в «Современных Записках» две ваши статьи и 4 номера газеты «Голос России» — это все, что я знаю о вас. <…>

Ваши статьи, несмотря на их явно обстриженные концы и начала, были превосходны (на мой суд); первый номер вашей газеты был интересен, второй любопытен… а третий и четвертый таковы, что я усумнился в правильности моего решения (принято после чтения № 1 «Голоса России») — послать два доллара на ваше дело… (каковые я уже послал, однако!)

Мне нравится и меня располагает к вам… (дальше идет перечисление того, что нравится. И. С.) То, что мне в в а с не нравится: 1) ваш выбор себе компании: г. Шульгин и какие-то батюшки; 2) ваше признание о вашем притяжении и призвании к монархическому вероисповеданию; 3) ваше определение «национально мыслящих» русских как тех, кто активно не делал революции.