Граница в огне - [41]
— Все беспокоилась, что Ульяна лапшу не доварила, все ворчала на нее, — вспоминает Гласова.
— А то думаете — доварила? А пэвно, что не доварила, — задиристо отвечает Анна Баштык, — голодные были и не приметили!
— Милая, да я слаще и вкуснее той лапши ничего не ела, — говорит Гласова. — С той поры лапша на молоке — самое любимое мое кушанье!
— Есть о чем вспоминать, — говорит Анна и оглядывается. Маруся Карпяк отзывает ее в сторону. Подружки шепчутся о чем-то потихоньку, потом Маруся, мелькая босыми, исколотыми стерней пятками мчится стремглав в село.
По накаленной августовским солнцем дороге все мы идем в село Скоморохи.
— Заглянем сперва до Карпяков. Они ждут вас! — просит Гласову Анна Баштык.
Мы проходим двором Карпяка и там, за стодолой, уже набитой снопами нового урожая, застаем в сборе все семейство Карпяков.
У летней печки, сбросив платок, хозяйничает раскрасневшаяся от кухонного жара Маруся. Навстречу нам подымается ее седой отец, Илько Карпяк. Поспешно вытирая руки о фартук, здоровается с Гласовой его жена. Кланяется гостям зять Карпяка, Трофим Иванович Баштык, механик колхоза имени Сталина в Скоморохах.
Анна Баштык срывает сочные груши-скороспелки с оранжево-розовыми боками и налитые соком бледно-желтые яблоки «спасовки». Потряси таким яблоком возле уха — будет слышно, как стучат внутри его маленькие коричневые зернышки.
— Жаль Анфиса Лопатина уехала, не дождавшись, пока все дозреет, — говорит старый Илько. — Разве плохо бы ей с нами жилось?
— На родину мужа поехала, — говорит ему Погорелова. — Она теперь на том самом заводе работает, где Алексей Васильевич слесарем был.
…Мужчины уходят в поле. Урожай не ждет.
Мы проходим в прохладную горницу Карпяков. Вместе с нами заходит в хату новый гость — лейтенант пограничных войск, начальник расположенной поблизости заставы.
Лейтенант только что проверял на берегу Буга службу пограничных нарядов, но, узнав от посыльного, что к нему на участок из Сокаля приехали гости, немедленно прискакал сюда.
Через раскрытое окно слышно, как позвякивает уздечкой привязанная к сараю лошадь лейтенанта.
Еще в Сокале я слышал немало о лейтенанте, который заступил сейчас на боевой пост, некогда порученный Алексею Лопатину. Я знаю, что новый начальник «Лопатинской заставы» — бывалый советский офицер. Он начинал Великую Отечественную войну рядовым, а закончил ее лейтенантом. Советская Армия двинулась дальше, на запад, а он остался у Западного Буга охранять восстановленную границу. Вместе с другими пограничниками он очищал пограничную зону и прибужские леса от гитлеровцев и украинских националистов. Много прислужников «нового порядка», в том числе и полицай Кней, нашли свою смерть от пуль пограничников.
Девушки усаживают лейтенанта на почетное место, возле Гласовой. Он сейчас за хозяина в этой хате. Мужчин нет, они в поле.
На правах хозяина начальник заставы принимает от Маруси Карпяк бутылку яблочной наливки домашнего изготовления. По здешнему обычаю он наливает себе первую чарку и, желая всем здоровья, выпивает ее одним махом.
Чарка обходит по кругу. Все меньше и меньше остается на тарелках пунцовых крупно порезанных помидоров с луком и с перцем, залитых уксусом, исчезает сало еще от «прошлогоднего кабанчика». Наконец, старая Карпяк торжественно вносит со двора глубокую миску. Она ставит ее перед Гласовой, и та, поглядев в миску, восклицает:
— Лапша! На молоке! Как тогда! — И, обернувшись к Марусе, говорит — Так вот чего вы шептались там, в сторонке?
— Чула от дивчат, що то ваше любимое блюдо, — говорит Карпяк. — Кушайте, прошу! То из повой муки лапша приготовлена.
— Дело не в лапше, а в том, что за люди ее готовили! — говорит Гласова.
— Как тогда! — повторяет вслух слова Гласовой Погорелова. — Неужели мы пережили уже это время? Неужели вечером не надо отмечаться нам с тобой, Дуся, у Гукайла?
Лейтенант-пограничник улыбается при этих словах. Он, офицер армии, отменившей все фашистские регистрации на землях, освобожденных ее воинами, уже одним своим внешним видом возвращает женщин тринадцатой заставы в пашу сегодняшнюю советскую действительность.
Его золоченые погоны с зелеными просветами, боевые ордена на выцветшей гимнастерке как бы говорят: «Да, это нерушимая правда! Советская власть возвратилась навсегда на эту древнюю землю!»
Из окна хаты Карпяков мне хорошо видно Забужье. Там, за линией Западного Буга, за бело-красными столбами Польской республики также виднеются широкие массивы обобществленных польским правительством земель графов Дзедушицких и Потоцких. И там к владению ими пришли давние знакомые Баштыков, Карпяков и других колхозников — польские батраки, рабочие, крестьянская беднота.
Поговорите с любым из колхозников Скоморох — они не налюбуются, как споро и дружно работают их польские братья за Бугом.
Ветер доносит в Скоморохи не только звон колокола, начинающего новые трудовые дни и дающего знать о перерывах на обед, но и постоянный, неумолкающий гул тракторов. Польские труженики обрабатывают тракторами более 700 десятин бывшей графской земли. С нашего, советского берега видно, как усаживаются трактористы за баранки рулей, как выходят на поля ведомые ими машины.
