Граница миров - [133]

Потому что начальство ошибалось, Рог изобилия никогда не был частицей.

Это дыра.

Офелия сделала глубокий вдох; она вспомнила, как нужно дышать. Амбруазы склонились над ней, нависнув множеством нескладных лиц. Среди них – улыбающийся ей Лазарус.

– Должен признаться, my dear, вы меня почти встревожили. Я уж подумал, вас удар хватил. И какой толк с того, что Рог изобилия в моем полном распоряжении: вы единственная особа в мире, которую я не могу заменить.

Офелия заново ощутила и жесткость пола под своими коленями, и шевеление шарфа на шее, и грохот вагонеток в штольнях, и минеральный запах пещеры, и игру огней калейдоскопов. Она опять была здесь, но ей не хватало главного.

Лазарус заботливо подставил ей локоть.

– Я немного завидую вашему мужу, вы понимаете? Он сейчас на собственном опыте испытывает нечто такое, что любой исследователь желал бы однажды испытать. Взглянуть на нашу реальность под таким углом, какой недоступен ни одному человеческому существу! Если бы нам с вами и вашим отголоском не предстояло совершить здесь столько чудес, я охотно предложил бы присоединиться к нему.

Офелия пристально посмотрела на Лазаруса сквозь двойное стекление их очков.

– Верните его.

Ее голос, охрипший от криков, казалось, ей не принадлежал. Больше ничто ей не принадлежало, и она не принадлежала ничему.

Лазарус понимающе вздохнул.

– Процесс необратим. Honestly[80], я и сам не знаю, почему мистер Торн не фигурировал на том рисунке, но что мы можем поделать? Отголоски будущего никогда не ошибаются.

Офелия больше его не слушала. Она проигнорировала локоть, который он ей предлагал, проложила дорогу среди всех Амбруазов и направилась к Секундине, которая по-прежнему одиноко стояла на пороге клетки, загораживая собой искорку.

– Почему?

Девушка не дрогнув выдержала ее взгляд – и нормальным своим глазом, и пустым.

– Но этот колодец был не более реальным, чем кролик Одина, – повторила она.

Потом напряглась и с огромным усилием выговорила:

– Нужно… обернуться.

Рог изобилия безразлично парил между радугами. Офелии вспомнились слова, произнесенные Леди Еленой на трибуне в амфитеатре: «Ты должна выбраться из клетки. Обернись. Нет, обернись на самом деле. Тогда, и только тогда, ты поймешь».

– Мы больше не можем терять времени, – сказал ей Лазарус, выпрямляясь и скрипя суставами. – Нам нужно как можно быстрее наладить связь с вашим отголоском, чтобы он открыл нам настоящий способ обращения с Рогом изобилия. Телефон, please!

Робот тут же подал ему на подушечке аппарат, за которым нескончаемо вился провод, уходя вглубь пещеры. Лазарус снял трубку с рожка и преподнес ее Офелии. В каждом его движении и взгляде сквозила бесконечная нежность.

– Я уверен, что ваш отголосок ждет только слова от вас, my dear. Он расскажет вам не только о том, как создать изобилие, но и о том, как преодолеть собственные пределы, чтобы потом вы, в свой черед, могли обучить всё оставшееся человечество. Евлалии не хватило размаха, она довольствовалась тем, что дала нам Духов Семей. А ей бы следовало вывести каждого человека на путь кристаллизации, научить пробуждать сознание в своем отголоске и самому возвышаться до состояния всемогущества! Возможно даже, именно в этом кроется причина того, что она потеряла контроль над Другим. Если и есть единственный человек в мире, способный сейчас остановить его, так это вы.

Офелия взяла телефонную трубку, повесила ее на рожок, толкнула Лазаруса в клетку и вошла следом за ним.

– Нет!

Лазарус бросился к двери, которую запирала Офелия. Слишком поздно: она уже успела защелкнуть замок. Забавно было думать, что, если бы Центр не излечил ее от неуклюжести, ей, скорее всего, никак не удалось бы сделать это вовремя.

Лазарус начал судорожно шарить по карманам сюртука в поисках ключа. Розовые очки соскочили с его носа и разбились об пол.

– Вы не можете!.. Рисунок!.. Вы не должны!

Впервые Офелия видела, как он дает волю ярости, но это было сущим пустяком по сравнению с чувствами, которые она сама питала к нему.

И последние свои слова она обратила сквозь прутья клетки к Секундине:

– Я постараюсь обернуться.

Ликующая улыбка расплылась под ухмылкой шрама. Секундина впервые почувствовала, что ее поняли.

Офелия прижала шарф к груди, со стыдом и облегчением понимая, что это она завлекла его вместе с собой в клетку. Задалась вопросом, будет ли больно, поднимая голову к висящей над ней искорке.

Не к искорке, нет. К дыре.

Офелия затаила дыхание. Туман поднимался от ее тоги и очков. Она готовилась пропустить свое тело через игольное ушко. Ради нее Торн поднялся на борт того транспортника дальнего следования; теперь ее черед.

Лазарус, всё еще пытавшийся нашарить в карманах ключ, застыл, увидев рисунок, который Секундина поднесла ему под нос, стоя по ту сторону решетки. Рисунок из его бумажника. И тут она его порвала.

Это было последнее, что увидела Офелия, прежде чем разлететься на частицы.

Изнанка

Сверхострая боль. Ощущение, что тебя выворачивают наизнанку, как одежку. Потом – падение.

Офелия падает вверх. Вцепившись в свой шарф, она пронзает то, что ей кажется слоями атмосферы, и чем выше она поднимается, тем стремительней становится падение. Однако она приземляется на ноги, мягко и бесшумно. Ее окружает туман. Боль исчезла, но она не знает, дышит ли.