Граница миров - [134]

Где Лазарус? Больше нет ни клетки, ни пещеры, ни Секундины: вообще ничего нет, кроме нее и шарфа. Офелия бросает взгляд на свои руки и ноги, желая удостовериться, что они по-прежнему на месте. Ее кожа приобрела серо-зеленый оттенок патины, словно она превратилась в старую медную статую. Она дергает себя за взлохмаченные кудряшки. Светлые. Трогает тогу. Черная. Даже цвета шарфа переменились на прямо противоположные. Всё инверсивно. Родинка, которая до сих пор была на левом локте, отныне угнездилась на правом. Самое волнующее – видеть, не прибегая к специальным стеклам очков, тень своего семейного свойства, которая обволакивает ее всю, будто пена. Офелия расстегивает одну перчатку, ставшую небесно-голубой, и видит, что тень сгущается вокруг ее пальцев чтицы. По крайней мере, ее собрали в правильном порядке и в единое целое, что само по себе уже чудо. Итак, Рог изобилия и впрямь оказался проходом.

Но проходом куда?

Офелия крутится на месте, оглядываясь. Повсюду туман. Где Торн? Она хочет позвать его, но что-то внутри не срабатывает. Идет наугад сквозь эту неосязаемую белизну, не знающую никаких границ. Ей чудится вдали какой-то прямоугольник, тусклый, как звезда за облаками. Едва внимание Офелии сосредоточивается на нем, как он начинает расти, расти, словно стремительно надвигаясь на нее, хотя ведь это она вроде бы движется к нему. Прямоугольник оказывается приоткрытой дверью. Офелия проскальзывает в нее.

Она попадает в комнату, настолько заполненную туманом, что очертания мебели и мерцание светильников едва угадываются. Если не считать мглы, всё в комнате имеет естественную окраску, в отличие от самой Офелии. Дверь, в которую она вошла, – часть стенного шкафа. За хаотичным нагромождением папок и избыточной вычурностью убранства она с великим трудом узнает помещение интендантства на Полюсе. Ее перенесло к антиподам Вавилона. Даже межсемейные Розы Ветров не совершают таких прыжков через пространство.

Выплывая из слоев тумана, возвышается большой письменный стол, который произвел на Офелию такое сильное впечатление, когда она впервые сидела по другую его сторону. На нем так и осталось пятно от чернил, которые она тогда пролила.

За столом устроился человек. И этот человек не Торн. Новый интендант? Он тоже вполне естественного цвета. Офелия хочет обозначить свое присутствие, но слова снова застывают у нее в горле. Мужчина в слишком напудренном парике развалился в кресле. На столе столько газет, тисненых бюваров и канцелярских папок, поджидающих его внимания, что кажется, будто все вместе они образуют перед ним бумажную баррикаду. Он на них и не смотрит, точно так же, как не замечает Офелию, которая невежливо заглядывает ему через плечо. Он развлекается тем, что решает кроссворд: для нее это какая-то тарабарщина.

Она утратила способность не только говорить, но и читать.

Зато у нее развилось новое чувство, позволяющее ощущать неощутимое. Нечто бесконечно тонкое и в то же время мощное вызывает волны в окружающем тумане. Новый интендант ежесекундно излучает в пространство свой образ, свою химию, свою плотность. Эти волны проходят сквозь Офелию, не причиняя ни удовольствия, ни неудобств. Зато она ощущает форму этого человека, а заодно и форму запаха его пудры и даже форму поскрипывания карандаша, которым он чешет подбородок. Он уделяет больше внимания кроссворду, чем телефону, который трезвонит у него под носом. Аппарат производит влажный отдаленный звук, но Офелия воспринимает каждую вибрацию, словно сама была сотворена из той же субстанции. Щелчком ей удается придать обратное направление одной из звуковых волн. Тогда звонок телефона высвобождает отголосок, который заставляет нового интенданта нахмуриться.

Офелия машет ладонью, наполненной мглой, у него перед носом, но он не осознает ее присутствия. Слишком велико различие между тем, как течет ее существование и как течет его собственное.

В любом случае, она ищет не этого интенданта: ошибка в выборе человека и места. Пространство тут же растягивается под сандалиями Офелии. Новый интендант, телефон, кроссворд, письменный стол, стенной шкаф отдаляются от нее, пока не теряются в тумане. Всеохватывающая белизна – это эраргентум. Офелия сама с головы до ног состоит из него. Она больше не может говорить, но ее ум ясен как никогда. Она инстинктивно усваивает понятия, которые до этого были ей чужды. То, что Лазарус называл эраргентумом, на самом деле инверсивная материя. Рог изобилия не преобразует тех, кто сквозь него проходит: он выворачивает их наизнанку, превращая в оборотную сущность. И отголоски, произведенные этой инверсией, тоже в свою очередь инверсивны; код служит лишь для того, чтобы искусственно поддерживать структуры их атомов, но, с кодом или без, равновесие сохраняется.

Вокруг Офелии появляются новые формы. Неподвижные карусели. Она снова в Центре девиаций, в старом парке с аттракционами альтернативной программы. Эраргентум затмевает небо и землю.

Офелия проходит мимо павильончика Факира, внутри которого укрывались они с Торном. Она бы выкрикнула его имя, умей она это сделать.