Грани веков - [10]

— Так-так, молодые люди, — сказал он, — о ваших успехах мне уже доложили. Что вы там наговорили пациенту? — спросил он, обращаясь к Ярославу.

— Да ничего особенного, — буркнул Ярослав. Теперь, после разговора с Селезневым, попытка найти смысл в словах пациента казалась ему по-настоящему глупой. — Просто пытался понять, что у него за концепция.

Лебединский покивал. — У наших пациентов бывают весьма необычные, яркие идеи, — неожиданно согласился он. — И чем сильнее пациент увлечен ими, тем большей индукцией они обладают. У нас были случаи, когда молодые коллеги, интерны, ординаторы, аспиранты — особенно аспиранты — так увлекались концепциями пациентов, что начинали их частично разделять.

Он сделал паузу, пережидая, пока смолкнут смешки в аудитории.

— В данном же кейсе, — повысил он голос, — образование пациента и научная степень позволяют ему выстраивать очень убедительные псевдонаунчые теории, без сомнения, высокой степени индуктивности. К сожалению, вы имели возможность убедиться воочию, что одержимость этими идеями носит ярко выраженный болезненный характер, приводя к паранойяльным идеям, бреду преследования и сложному галлюцинаторному синдрому. Собственно, это и является причиной его пребывания у нас.

— Таким образом, — добавил он, подводя итог, — если ни у кого больше не осталось вопросов, на сегодня занятия окончены.

Ярослав дождался, пока последние студенты покинут аудиторию и подошел к Лебединскому.

Тот окинул его внимательным взглядом поверх очков.

— Есть еще кое-что, молодой человек, что мне бы хотелось озвучить вам, так сказать, тет-а-тет. Понимаю, что молодость — время романтики и прекрасных порывов, но я бы все же советовал вам решать ваши сердечные дела за пределами кафедры.

Он деликатно кашлянул. — Поверьте, у нас тут хватает своих драм, без шекспировских страстей.

Ярослав смущенно опустил глаза. Все-таки, Селезнев был прав!

— Конечно, — выговорил он. — Этого больше не повторится. И извините за то, что произошло в палате.

— В этом не больше вашей вины, чем моей, — махнул рукой Лебединский. — В конце концов, я несу за вас ответственность, как куратор.

— Просто, — Ярослав чувствовал потребность выговориться, испытывая облегчение от того, что все, наконец, разъяснилось, — он выглядел почти нормальным, а потом вдруг начал кричать, что ему угрожают, да еще другой пациент стал смеяться…

— Да-да, резкая смена фаз, — рассеянно отозвался доцент, поглядывая на часы. Потом недоуменно нахмурившись, переспросил: — Другой?

— Ну, тот, у стены, — пояснил Ярослав. — Его сосед, он спал, когда мы пришли.

Лебединский окинул Ярослава внимательным взглядом.

— Вы, должно быть, что-то путаете, коллега, — сказал он. — Тот пациент, про которого вы говорите, находится в состоянии кататонии, а это означает, что у него полностью отсутствует произвольная двигательная активность. Поэтому он вряд ли мог как-то реагировать на ваш разговор. А что, вам показалось, что он смеялся?

— Наверное, показалось, — выдавил Ярослав.

Доцент еще раз пристально поглядел на него. — Отдыхайте, молодой человек, — сказал он, дружески похлопав Ярослава по плечу, и вышел из комнаты.

Оказавшись на улице, Ярослав немного постоял, глубоко вдыхая свежий весенний воздух.

Ему требовалось время, чтобы еще раз прокрутить в голове все события этого утра. Сомнения, казалось, оставившие его, вспыхнули с новой силой. Ведь он совершено точно помнил, что в палате было два пациента, и тот, второй сидел на кровати, безумно хохоча. Эта сцена так врезалась ему в память, что сомнений в ней не было никаких. Или все-таки были? Но такое не могло померещиться! Однако, Лебединский утверждал, что тот больной не мог не то, чтобы смеяться, но даже шевелиться. С другой стороны, они же его лечат? Может, это был первый сдвиг за много дней в его состоянии? Скорее всего, так оно и было, но Ярославу начинало казаться, что количество странных событий, для объяснения которых ему приходилось себя в чем-то убеждать, становится чрезмерным.

Однако, по крайней мере, в одном доцент был точно прав — ему необходим был отдых.

Ярослав двинулся в сторону проходной, продолжая размышлять на ходу. Как быть с Аленой? Попытаться все-таки вызвать ее на разговор, или оставить все, как есть? Чем бы он там не провинился перед ней, такое поведение выглядело издевательским.

Рядом с ним плавно притормозила машина.

— Садись, подвезу, — пробасил Селезнев, распахивая дверцу. — А то еще уснешь по дороге, или забредешь куда.

Охранник у выезда медлил, и Селезнев нетерпеливо посигналил, призывая его поторопиться. Наконец, тронутые ржавчиной ворота со скрипом отъехали в сторону, выпуская их. Ярослав испытал непонятное облегчение от того, что они покидали территорию больницы, словно оставляя там весь сегодняшний абсурд.

Он провожал взглядом здание клиники, еще недавно вызывавшее у него такое радостное предвкушение встречи, когда увидел двоих парней, стоявших у проходной и что-то обсуждавших между собой. Он сразу узнал их — те же легкие черные куртки, галстуки, белые рубашки. Один из них посмотрел в его сторону и, кажется, кивнул второму. В это время Селезнев свернул за угол и пара скрылась из виду.