Грамматика японского языка - [8]
Основная трудность заключалась, конечно, в том, что содержание многих терминов связано со специфическими понятиями японской грамматики. Мы считали допустимым использовать русские грамматические термины лишь в тех случаях, когда не только японским и и русскими терминами обозначается одно и то же явление, но и истолкования этого явления в японской и русской грамматиках в основном совпадают. Таковы, например, переводы названий частей речи: meishi "существительное", dōshi "глагол" и т.п. или shitei jodōshi "служебный глагол-связка" (в некоторых японских статьях эти глаголы называют kopura, т.е. copula), членов предложения: jutsugo "сказуемое", shūshokugo "определение" и т.п. В силу того, что говорилось выше об основах японской грамматики, возможность такого использования была относительно невелика. Мы остерегались пользоваться русским термином, когда он представлял собой соответствие приблизительное, вернее, кажущееся. Так, например, японская грамматика имеет два раздела, в целом соответствующие основным разделам грамматики по нашим представлениям. Однако мы отказались от само собой напрашивающейся передачи наименований этих разделов hinshiron и bunshōron русскими словами "морфология" и "синтаксис". В японском языкознании есть термин, точно означающий "морфология" - keitairon (keitai "форма", ron - в названиях наук соответствует нашему
суффиксу "-логия", так что в последнем отношении "учение о частях речи" и "учений о предложении" - не совсем точный перевод hinshiron и bunshōron), однако японские грамматисты не прилагают его к соответствующему разделу своей грамматики, и это естественно: за исключением шести основных форм глагольного спряжения (вернее спряжении yōgen), никакого другого формообразования они не признают. Очевидно, есть различие в содержании понятий "морфология" и hinshiron, и в этом случае оно отражено во внутренней форме самих терминов. Однако так бывает не всегда. Например, японское bunsetsu и русское "синтагма" в равной мере обозначают отрезки предложения, чему не противоречит их внутренняя форма. Но в тот и в другой термины - при всем разнообразии понимания второго - вкладывается разное содержание; с ними связана разная оценка составляющих отрезки элементов и разные признаки отграничения самих отрезков. Поэтому мы, несмотря на всю видимость сходства, не сочли возможным использовать второй термин как эквивалент первого. Короче говоря, при передаче терминологии мы стремились избегать подмены японских грамматических понятии понятиями русской грамматики.
Однако при переводе терминологии, как и при всяком переводе в целом, имеется и обратная опасность - буквализм. Буквализмом в атом случае можно назвать передачу внутренней формы в тех случаях, когда первоначальное этимологическое значение термина утрачено. Общеизвестно, что основные термины западноевропейской и русской грамматики являются переводными кальками с древнегреческого и латинского. Однако в результате калькирования первоначальное этимологическое значение в них утратило связь с реальным терминологическим. Но иначе обстоит дело с большинством терминов нового времени. Поэтому, если смешно было бы переводить на какой-либо язык русский термин "падеж", исходя из значения глагола "падать", то сам термин "внутренняя форма" или термин "категория состояния" требуют буквального перевода, который в этом случае и будет переводом точным. А современная японская грамматика как раз богата терминами такого рода. В том случае, когда подобный термин обозначал понятие, чуждое нашей грамматике, ему давался буквальный перевод в той мере, в какой это позволял русский язык. К сожалению, и в этом отношении возможности оказались ограниченными. Поэтому нередко приходилось подбирать эквивалент, исходя из анализа отчасти содержания, которое вкладывается в термин, отчасти явления, к которому он прилагается: таков, например, перевод термина kaku - "синтаксическая позиция". Наконец, существовала еще опасность подменить перевод термина пересказом; к нему можно приравнять объяснение, раскрытие значения термина вместо его перевода, например передачу термина kango так: "японское слово из корней (корня) китайского происхождения". Очевидно, что оперировать подобным объяснением с такой же свободой, как термином, трудно. Только два японских термина - taigen и yōgen - введены и русский текст.
Текст книги переведен полностью, но известному сокращению подверглись примеры, особенно взятые из древней литературы: перевод всех примеров и необходимое для последних комментирование непомерно увеличили бы объем книги. Пришлось отказаться и от двоякой передачи примеров - в национальной графике и в русской транскрипции - и ограничиться одной последней. Без русской транскрипции примеры были бы недоступными для тех, кто не знает японского языка. Отказаться же от японской графики можно было без ущерба для читателей, тем более что для примеров из памятников древней литературы ("
