Графиня Монте Карло - [48]

— А ну Вас, — отмахнулась от его объятий служанка.

Она недоверчиво посмотрела на девушку, а та, оторвавшись от стены, подошла и поцеловала Франческу, а затем старичка.

Дождь хлестал по стеклам и барабанил по высокой жестяной крыше. Сквозняк приносил с кухни запах зеленых яблок. И Ане показалось вдруг, что этот громадный дом стал ей чуточку роднее, а эти люди ближе, они теперь уже почти как родственники, а почему почти — других-то у нее вообще нет.

Глава пятая

Два дня шли дожди. Все это время Аня с доном Луиджи находились в библиотеке, но книги не читали, а играли в карты. В «Блэк Джек», на деньги, разумеется — ставка по одному франку. Синьор Оливетти выиграл за два дня двести двадцать четыре франка, что его чрезвычайно расстроило. Он даже хотел вернуть выигрыш.

— В картах нельзя быть такой невнимательной, доченька, — говорил он, а сам светился от радости.

Он был счастлив не от того, что выиграл тридцать долларов, а от того, что теперь есть с кем играть в карты и есть кого называть «доченькой» — даже в шутку.

Комната Ани теперь преобразилась. На полу теперь лежал ковер, в один угол поставили плюшевое кресло, в другой — столик с древним телевизором «SONY». Появился даже шкаф, который притащили сюда Паоло с Франческой и старым графом; втроем они пыхтели, надрываясь, пока Аня дочитывала в библиотеке «Сальто-Мортале». Удивительно, что нечто подобное произошло с ее собственной жизнью, которая подпрыгнула и, перевернувшись через голову, полностью изменилась. В комнате еще поставили туалетный столик с зеркалом и плюшевый пуфик перед ним.

Видя свое отражение, девушка удивлялась, что изменилось все, кроме нее самой. Те же волосы, глаза и вздернутый нос, который она ненавидела и который когда-то так нравился Филиппу. Он очень часто, звоня по телефону, вместо «Здравствуй» говорил «Привет, курносая!», и тогда ей было приятно и тепло от его голоса. Но это происходило давно, в другой жизни, где была маленькая квартирка, в которой властвовали вечно пьяные соседи; в той жизни было все, чего нет сейчас, и не было ничего, что теперь ее окружает и к чему она начинает привыкать. К хорошему привыкаешь очень быстро, плохое всегда будет казаться назойливым временным гостем.

Через два дня, проснувшись и увидев за окном рассветное солнце, Аня сказала, подойдя к зеркалу:

— Доброе утро, синьорина графиня. Сегодня хорошая погода, значит, будем делать визиты.

За завтраком она спросила дона Луиджи, знаком ли он с русской княгиней. Синьор Оливетти даже не удивился тому, что его приемная дочь кое-что знает о некоторых представителях местного знатного общества.

— Да ну ее, — отмахнулся граф, — боюсь я ее.

И рассказал замечательную историю о том, как однажды, будучи мальчишкой, отправлялся воровать апельсины на соседскую плантацию и эта русская застукала его. Она не ругала, не хватала за ухо, не говорила, мол, зачем к нам залез — у вас самих апельсиновыми деревьями двести гектаров засажено. Она взяла его за руку, провела в свой дом, напоила сладким пивом, а потом дала мешок с апельсинами, который он с трудом дотащил до дому.

— Сладкое пиво? — удивилась Аня и догадалась: — квас?

— Да, да, — вспомнил старик, — квас. Очень вкусно.

— Сколько же ей лет, — поразилась девушка, — если она Вас мальчишкой еще ловила?

Синьор Оливетти задумался, начал старательно загибать пальцы.

— Если мне сто пятьдесят, то ей должно быть двести восемьдесят, — серьезно заявил он.

Но идти в гости к русской княгине наотрез отказался, да и Ане не советовал.

— Что там делать? — спросил дон Луиджи самого себя, — квас у нее, наверное, закончился, ведь столько лет прошло.

Но девушка пошла, о чем сначала весьма пожалела. Синьор Оливетти сказал, что через сад километра три, а по дороге дальше; путем несложных подсчетов Аня предположила: расстояние до дома княгини самое большее девять километров, если принять обходной путь за полуокружность, а расстояние через сад — за диаметр. А на самом деле путь по дороге должен быть еще меньше. Оказалось, наоборот. Она шла два часа, прежде чем увидела узкую мощеную дорогу, о которой ей говорил дон Луиджи, пошла по ней, и это заняло еще сорок минут.

Дом княгини был больше графского, и стены его были густо увиты плющом и душистым горошком. Настолько плотно эти заросли прикрывали стены, что спрятали даже вход в дом, оставляя зрителю созерцать лишь ступени крыльца. Возле дверей не было кнопки электрического звонка, болтался только шнур с бронзовым кольцом, дернув за который, Аня услышала в глубине здания приглушенный удар колокола или гонга. Через пару минут дверь отворилась и на фоне сумрачного полумрака появилась итальянка лет тридцати. Аня поздоровалась и спросила:

— Дома ли княгиня и сможет ли она принять соседку?

— Спрошу, — ответила итальянка и захлопнула дверь перед самым Аниным носом.

Тут же, правда, служанка одумалась. Отворила дверь и, пропуская девушку в дом, приказала:

— Стойте здесь и никуда не ходите: я скоро вернусь.

Ждать пришлось долго. Аня присела на скрипучий стул, на котором лежала бархатная подушечка с кистями, и стала рассматривать внутреннее убранство дома. Диваны и кресла в белых чехлах, картины на стенах: морские пейзажи и батальные сцены, портрет какого-то царского генерала с золотыми эполетами на плечах, еще один генерал с седой бородой, лежащей на ленте ордена, идущей через всю грудь, еще один портрет молодой светловолосой красавицы в шляпке с короткой вуалькой по моде двадцатых годов. Хозяйка?