Говорю от имени мертвых - [51]

Санитары подхватили носилки, перебросили тело на каталку, придерживая капельницу, бегом закатили в реанимацию, где и сдали местным эскулапам. Те без особых церемоний раздели меня догола, подключили к какому-то телевизору, который сразу же погнал по экрану разные диаграммы, бодро уверяющие, что пациент скорее жив, чем мёртв.

В то же самое время врач осматривал моё бессознательное тело, словно музейный экспонат, присланный для оценки, и быстро диктовал молоденькой медсестре, явно чувствующей себя не в своей тарелке при виде окровавленного тела:

— Так! Пиши! Давай-давай-давай! Шевелись! Сочетанная травма… ушиб мягких тканей… ага — области таза слева. Ну, тут, пожалуй, всё… Кости, слава богу, целы… Закрытая черепно-мозговая травма… ушиб и сотрясение головного мозга. Черепушка, похоже, цела! Рентген закажи! Головы и таза! Ну и лёгких заодно… А тут ещё по мелочам — обширные мацерации и гематомы лица, шеи, рук… Скальпированная рана волосистой части головы… А! Ну и шок, конечно! Как без него?

— Доктор, какой шок? — возмутилась медсестра. — Он же без сознания?

— Молодая ты ещё, неопытная, — отмахнулся врач, — подрастёшь, поймёшь. Вот не напишешь, что он в шоковом состоянии, а пациент кони двинет. Вызовут тебя на летальную комиссию, посмотрят пристально через пенсне и спросят, как так вышло, что пациент, которому, судя по вашему диагнозу ещё жить да жить, помер? А ты им — вы не учитываете шоковое состояние! Бац, ты в дамки, пациент в морг и все довольны! Такая вот проза жизни, Людочка. Ты к нам откуда перевелась? Из неврологии? Ну-ну, честно скажу — зря!

Медсестра быстро писала на листочке всё, продиктованное врачом, стараясь не смотреть в сторону моего голого тела. А врач и прочие чувствовали себя совершенно комфортно, выполняя привычную работу.

Дальше мне лучше было бы не смотреть, но какое-то болезненное любопытство не давало возможности отвести взгляд от своего распростёртого без признаков жизни тела, покрытого синяками и кровоподтёками. Врачи и медсёстры носились вокруг, как электроны вокруг ядра. Их действия были чёткими, быстрыми, но мне даже смотреть на всё это было противно. Вставили в глотку какой-то шланг, назвав его по-космически «желудочный зонд», космонавты блин. Потом воткнули в самое дорогое для меня и тщательно оберегаемое трубочку — мочевой катетер, а в вену другой и тотчас соединили его с капельницей.

Из болтовни студентов-практикантов уяснил, что теперь для них нет ничего более важного, как выяснять, сколько в меня влилось и сколько из меня вылилось, иначе можно вообще насмерть залечить этими капельницами. Для кого-то переживания, кому-то рутина — каждому своё.

Дуракам везёт, тут не поспоришь. Другой бы сразу помер, а у меня крохотный, но шанс есть. Нормальный человек лежит себе тихо, смирно, не вникая в ситуацию, а я лезу во все дыры, подсматриваю, подслушиваю, проявляя живейший интерес ко всему происходящему. Тебе оно зачем? Что из этого будет тебе полезно в жизни, если выживешь, конечно? Не знаю, но так уж вышло — суждено мне, дурню, всю историю своего происшествия запомнить в подробностях.

Лежу я, точнее, моё тело, бревно бревном — голый, весь в проводах и трубках, как искусственный человек. Дышу сам, уже плюс. И ещё пять таких же гавриков, кто голый, кто накрытый одеялком. Но, как я понял, не из приличия, а чтобы взглядом не цепляться постоянно за их многочисленные травмы. Зрелище вообще не для слабонервных, а медсестра дежурная тут сидит постоянно, периодически обходя пациентов.

Сердце работает, дыхание, хотя и слабое присутствует, капельницы гонят в кровь какие-то лекарства, то есть процесс идёт. Мне бы радоваться — легко отделался, а в душе обида: нет ощущения того, что называется в книгах и кино «борьба за жизнь пациента». Как-то всё незатейливо, слишком просто — тут человек при смерти, а куда все разбежались? Эй, ау-у-у, не проходите мимо, забегите, посмотрите, как мои дела!

Но никому я не интересен, потому что приборы показывают стабильную, хотя и не очень приятную картинку. Обе медсестры вместе с санитарами пьют чай в сестринской, глядя телевизор или травя анекдоты. Врачи решают домашние проблемы, изредка поглядывая на лежащие стопками истории болезни пациентов.

А сами пациенты лежат, дышат, кто сам, кто по приборам, гонят кровь по сосудистому руслу, отправляют естественные надобности, предоставленные себе и Богу, которому, судя по их состоянию, тоже некогда определиться с их судьбой. В реанимации закон суровый — пошёл пациент на улучшение, переводим в терапию, вошёл в штопор, применяем всё возможное, боремся с Богом до последнего и отправляем в морг, если битва проиграна. Сейчас практически ничто не может повлиять на мою судьбу, кроме…

Крик Светки, рвущейся в закрытое на все засовы отделение реанимации, услышал бы даже мёртвый. Она требовала немедленно провести её в палату к мужу, а дежурный врач героически отбивался, пытаясь пилочкой для ногтей остановить тяжёлый танк.

— Гражданочка, в какую палату? Вы откуда прилетели? Тут вам не здесь! Сюда вообще не положено заходить! Вы нам инфекцию занести хотите? — орал дежурный врач, нимало не заботясь о том, как на его крики реагируют пациенты.