Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг. - [291]

.

Для Думы скандал Маркова имел и другие последствия. М. В. Родзянко вспоминает: «Я даже сразу не понял, что произошло. Потом сообщил Думе о нанесенном председателю оскорблении и вышел. Старший товарищ спикера, граф Бобринский, взяв руководство заседанием, с трудом успокоил зал. В кабинет за Родзянко бросились депутаты, выражая свои сочувствия и сопереживания. Сын Родзянко, офицер-преображенец, находившийся на хорах для публики, бросился вниз, чтобы немедленно вызвать обидчика отца к барьеру. Спикеру с трудом удалось успокоить сына. Запретив сыну дуэль, сам он послал, однако, вызов Маркову, избрав секундантами своих бывших сослуживцев по кавалергардскому полку. До дуэли, однако, не дошло. Часть фракций, входивших в Прогрессивный блок, объявили Маркову бойкот (впредь в Думе руки ему не подавать). Скандалист становился по этому вердикту, осуждению бесчестия, недуэлеспособным». На вечернем заседании Родзянко настоял на голосовании поставленного им вопроса о доверии и был демонстративно переизбран подавляющим перевесом голосов, против подано было только 26 шаров (3 ноября он при перебаллотировке имел 58 против).

М. В. Родзянко был убежден, что Марков с соучастниками готовил скандал заранее, ибо приставы Думы слышали, как правые еще до выходки переговаривались между собою. «После этого грустного инцидента, — вспоминает Родзянко, — в котором Марков явился только выразителем чьих-то намерений и желаний, я стал получать множество писем и телеграммы от знакомых и незнакомых лиц, от уездных и губернских, земских и городских дум. Совет профессоров петербургского университета почтил меня избранием почетным членом университета. Из Екатеринослава от городской думы пришла телеграмма: „Поздравляем с блестящей победой над гнусной выходкой холопа министерской передней“. Что выходка была заранее обдумана и инициирована, в этом никто не сомневался. Было ясно, что хотели унизить председателя Думы, смешать его с грязью. Вышло иначе. Через день после инцидента я получил через французского посла от президента республики большой крест Почетного легиона»⁶.

Законодательные речи и шумные скандалы, их сопровождающие, вызвали повышенное внимание общественности и стали объектом всевозможных спекуляций. Думские отчеты о заседаниях, газетные о них публикации из-за цензурных изъятий выходили с огромными плешинами и порождали всевозможные домыслы и сплетни. «Злонамеренные лица, — свидетельствует Родзянко, — стали даже фабриковать некоторые речи, делая свои добавления и продавая оттиски по несколько рублей». (Для сопоставления и размышления, билет на проезд в трамвае в Питере поднялся с пятака до гривенника в ту зиму. — А. С.)⁷.

«Резкая перемена в настроении произошла, — по словам Родзянко, — и в Государственном Совете. И там тоже поняли, что немыслимо поддерживать такое правительство. Ев. Ник. Трубецкой призывал членов Синода вспомнить о кресте, который они носят на груди, взять свой крест, идти к царю и умолять его избавить церковь и правительство от грязных влияний. Госсовет указывал, что правительство должно внять голосу народа и к власти должны быть призваны лица, облеченные доверием страны („В какой раз уже это повторялось…“ — меланхолично замечает спикер. — А. С.). Такую же резолюцию вынес и съезд объединенного дворянства (а еще более радикальные резолюции принимали земские и городские думы. — А. С.). Вся Россия одинаково мыслила и к одному стремилась, но курс правительства все-таки не изменился, напротив, как будто умышленно подчеркивалось резкое расхождение правительства с обществом. Общеземский съезд в Москве не был разрешен, в газетах были пустые белые столбы»⁸. Но в материалах запрещенного съезда, ставших известными в стране, провозглашалось: «Власти нет! Отвернитесь от призраков. Стране нужен монарх, охраняемый ответственным перед народом и Думой правительством». «Все это напоминает 1905 год», — вспоминает Милюков. «Борьба, перехлестывая через барьеры законов легитимности, все более приобретала характер уличных кулачных схваток и свалок»⁹. Читая и перечитывая описания этого потока брани и гнева, этого обвала общественного мнения, приходишь к выводу: а ведь исходным пунктом «схода лавины» гнева была клевета Милюкова!

Нельзя сказать, чтобы император совершенно неадекватно реагировал на ситуацию. Но его ответные меры были неэффективны и давали обратные от ожидаемого результаты. Меняя премьеров, министров, он выхватывал «новых» лиц из старой замусоленной колоды карт; круг лиц, ему подлинно преданных, сжимался, как шагреневая кожа, новые «защитники» были еще бессильнее отправляемых в отставку. За Горемыкиным и Штюрмером очередь подошла к Трепову, оказавшемуся очередной жертвой, ему судьба уготовила роль «халифа на час». Одновременно император произвел чистку Госсовета, разом заменив полтора десятка его членов по назначению, отставив неугодных и призвав «верных и преданных». Прогрессивный блок больше уже не мог рассчитывать на поддержку своих «инициатив» в «палате лордов».

Но произвести подобную же перестановку сил в Думе государь не мог. Тем паче что премьер Трепов настаивал на сотрудничестве с Думой, на удалении Протопопова и Распутина. А императрица была решительно против. Возникал «бермудский треугольник» — и не сразу поймешь, какой угол самый острый: Дума, премьер или Распутин. Протопопов был пешкой в этой партии.