Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг. - [292]

«Скандал» Маркова был не единственной глупостью, совершенной в Таврическом дворце. Крайне левые (социал-демократы и трудовики) решили сорвать обсуждение правительственной декларации, устроить Трепову обструкцию, что и сделали, не давая премьеру говорить, как вспоминает Родзянко. «Страна гибнет, спасайтесь», — восклицал Керенский, задавая самый высокий тон своему хору. Ему дружно вторили: «Исстрадавшаяся страна с трепетом чувствует, как ее все ближе ведут на край пропасти… Самый ужасный враг сидит здесь», — восклицали «смутьяны», указывая на ложу правительства. «Новый кабинет еще хуже старого, нам не дают говорить, — кричал Чхеидзе в ответ на замечание председателя. — Исключите нас и скажите стране, что между народом и вами нет ничего общего. Мы останемся одни на посту верными служителями народа!»

«Левые» всегда говорят от имени народа, но народ — это не только профессиональные политики и профреволюционеры. Не народ шумел в Думе. Хотя в восклицаниях левых было много правды, но не вся правда. Страна скатывалась к «окаянным дням», к новой смуте, образ кровавой сечи на краю пропасти, встающий перед умственным взором, не самое сильное выражение тогдашнего состояния России, но кто, спрашивается, толкал нацию, державу в бездну?! Кто виноват? Вот вопрос вопросов, стоявший перед народом. В ответе спорящие, борющиеся стороны резко расходились. Но, не выявив причину общественных бедствий, не поставив верного диагноза, от смертельного недуга не излечишься. Что делать, с чего начать? Эти вопросы крепко сцеплены с предшествующим: кто же виноват?

Если посмотреть фактическую сторону дела, то нельзя не осудить действий Керенского, Чхеидзе с сотоварищами, нельзя не заметить, что их удар по Трепову способствовал падению «халифа на час», приходу к власти полной ничтожности, не обладавшей ни профессионализмом, ни волей Трепова. А разумных, конкретных альтернатив обструкционисты не выдвигали. Они были удалены на восемь заседаний, исключения на пятнадцать заседаний Родзянко не внес на голосование. Родзянко вспоминает: «Я хотел предложить Думе уменьшить наказание исключенным депутатам. Но в это время ко мне явились представители от рабочих и заявили, что они пришли „потребовать“ уменьшения наказания для левых депутатов. Я с ними долго беседовал о политическом положении страны, а насчет их требования определенно заявил, что у меня было намерение предложить смягчить наказание левым депутатам, но предъявленные мне рабочими требования меняют положение, и я считаю невозможным для себя действовать под чьим бы то ни было давлением». Значит, рабочие столицы за событиями в Думе следили и уполовинивание наказания депутатов сделано было Родзянко с учетом их позиции, хотя он это и отрицает¹⁰.

Завершая обсуждение, столь бурное, а точнее, сумбурное, лидер кадетов П. Н. Милюков, верный своей излюбленной манере, как бы подвел итог обсуждению, суммировав наиболее характерные оценки. Так он поступал во всех своих выступлениях и в комиссиях, и в своей фракции, и на партийных съездах. Милюков говорил, что начатые его речью обличения в Думе дали стране луч света, затеплилась надежда, что исход из тупика найден, а цензурные преследования лишь усилили интерес к речам депутатов — страна, армия, рабочие и солдаты читают теперь не прокламации, а речи депутатов. Это было, в общем, верно, ибо эти речи были наполнены ядом политической нетерпимости. «Господа, — восклицал оратор, — 1 ноября страна вас вновь нашла и готова признать в вас своих вождей, за которыми она пойдет». Но чтобы удержать за собой роль национального лидера, Дума должна сделать еще один шаг — потребовать отставки кабинета Трепова и создания «ответственного министерства», «мы не можем сами стать правительством», как думают иногда, но Дума может добиваться создания ответственного перед нею кабинета, «всеми доступными нам законными способами»¹¹. Концовка речи просто лжива, ведь сам оратор уже нарушил законы.

Особый удар оратор нанес по «изменнику»: «Пусть река забвения поглотит Протопопова, пожелаем, чтобы это было сделано в ближайшие дни и чтобы я мог сказать, как сказал о Штюрмере, что он сюда больше не вернется!» Эти слова сопровождались возгласами, особенно слева: «Браво, какое счастье». Другие депутаты, поддержав Милюкова, говорили, что Дума вынесла по делу Протопопова «приговор суровый и решительный, что Дума не позволит старой власти смешать с грязью зачатки народного представительства в России». Отождествляя Протопопова с Треповым, Милюков, как и Родзянко, лгал, ибо они оба знали о требовании премьера удалить в отставку министра. Налицо преступный умысел.

Оппозиционная пресса подчеркивала, что в Думе правительство Трепова — Протопопова поддержки не встретило, что отставка — вопрос предрешенный: «Не сегодня завтра нынешнее положение будет ликвидировано»¹².

По правительственной декларации было внесено две формулы перехода: первая — прогрессистов, предлагала выразить кабинету Трепова недоверие и тем открыть путь к созданию правительства, ответственного перед Думой. Вторая констатировала, что изменение некоторых лиц в кабинете не привело к изменению системы, не ликвидировало влияние «темных сил», и заявляла, что Дума будет бороться всеми законными, доступными ей способами за создание кабинета, готового «опираться на Думу и провести в жизнь программу ее большинства». Фактически это означало требование немедленной отставки кабинета Трепова или включение в него лиц по согласованию с Родзянко и Милюковым. Это предложение и было одобрено