Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг. - [277]

В течение одного заседания были признаны «желательными» и законодательные предложения о волостном земстве, о реформе городового положения 11 июня 1892 г. (явно уже устаревшего), о введении земских учреждений в Сибири, на Дону, на Тереке, в Архангельской губернии, об устройстве местного самоуправления в казачьих землях. Несколько позже, 17 марта, к этому добавилось одобрение проекта о введении земства в Закавказье. Нетрудно увидеть, что перечень «желательных» проектов в общем совпадает с перечнем Штюрмера, сделанным в декларации, иными словами, правительство подчеркнуло свое намерение соблюдать предварительное соглашение с руководством Думы и блока, правила парламентской учтивости. Это решение, в случае реализации, означало бы возвращение к плану Столыпина о превращении земств в подлинно народные всероссийские органы власти, организовывающие местное управление вплоть до волости. Увы, этого не произошло. Штюрмера хватило ненадолго, но это уже иной вопрос. Характерно другое, ведь законопроекты, подготовленные Четвертой Думой, вовсе не были новы, они шли уже по второму кругу, ибо были приняты Третьей Думой, но отвергнуты Госсоветом и теперь вновь ставились на обсуждение и опять в порядке думской законодательной инициативы, поддерживаемой правительством Столыпина, похоже, в министерствах не забыли.

Именно об этом напомнил депутат-октябрист и прогрессист В. И. Стемпковский, докладывая на пленуме законопроект о волостном земстве. Как он выразился, новый проект означает воспроизведение «слово в слово, буква в букву» закона, принятого Третьей Думой (возник по инициативе кабинета Столыпина). Оратор напомнил, что закон был отклонен Госсоветом с перевесом всего в несколько голосов. Правительство поддержало проект и согласилось доработать документ и внести его без промедления в Думу, докладчик призвал готовить в комиссии свой проект закона, чтобы скорее провести его в жизнь. На том и порешили²⁸.

Аналогично обсуждались и другие предложения, причем попытка правых (Маркова и др.) депутатов отклонить эти реформы, ибо, мол, «во время войны нелепо заниматься таким вздором», энергично была оспорена товарищем министра внутренних дел князем Волконским (в прошлом — товарищ председателя Третьей Думы), заявившим, под аплодисменты депутатов, что его ведомство считает необходимым принятие таких законов, как волостное земство, именно потому, что идет Отечественная война²⁹.

Не подлежит сомнению, что обсуждение законодательных инициатив на заседании 30 марта, как раз перед обсуждением сметы Министерства внутренних дел, было сделано с целью предупредить, свести на нет критику внутренней политики правительства. Инициаторы, режиссеры этого акта своей цели в общем достигли, резкой критики на сей раз не было, как отсутствовала и четкость в выдвижении альтернативы.

Из достаточно бесцветных прений привычных ораторов, многократно провозглашенных ими упреков и замечаний следует выделить несколько характерных эпизодов, привлекших общественное внимание. Дело в том, что прения по смете совпали с внезапной отставкой 3 марта министра внутренних дел Хвостова, что делало критику безадресной.

Хвостов, в прошлом видный депутат Думы, слыл ставленником «камарильи». О его темных связях в обществе сплетничали долго и нудно. Ходили слухи, что Хвостов метит в премьеры и, являясь шефом охранки, вознамерился прибегнуть к силе, готовит убийство Распутина. От всей этой истории разило авантюрой, уголовщиной, эти сомнительные тайны мадридского двора стали достоянием прессы. Но дело тут не в сочинительстве бульварных романов, а в поведении депутатов Думы от оппозиции, которые решили не упустить свой шанс. Лучшие ораторы от кадетов, во главе с Милюковым, заговорили с трибуны о «бульварном романе с приключениями». В этих «надгробных словах по Хвостову» ничего нового не содержалось, все опять завертелось вокруг «темных сил».

Эту сторону дела удачно обыграл социал-демократ А. И. Чхеидзе, призвавший кадетов перейти наконец от слов к делу, понимая под делом отклонение если не бюджета в целом, то хотя бы смет на охранку, тюрьмы и каторгу. Но, увлекшись, грузинский Цицерон сам попался в сети, ловко и вовремя наброшенные жертвами его обличений. Когда оратор бросил кадетам: вы опоздали с исполнением долга, который лежит на вас, Милюков парировал с места: «А на вас?» — «Совершенно верно», — продолжил по инерции оратор, уже не владевший ситуацией. Но этим промахи не закончились. Когда оратор заявил, что «власть не может защитить страну, власть провоцирует революцию, надо готовиться к ней», Марков бросил в упор: «А вы еще не готовы?» Совершенно растерявшись, грузин подтвердил: «Мы не готовы». Последующее уже не воспринималось, брошенный оратором клич к свободе утонул в гуле голосов…³⁰ вызвав гомерический хохот.

Парадоксальная ситуация имела и эффектную концовку. Милюков, выступая после грузина, полемизируя с ним, заявил, что революция на пороге и альтернативы ей нет, пока. Позиция оратора была противоречива: он признавал трудное, безвыходное положение страны и одновременно заявлял, что пагубно поддерживать правительство. Надежных средств для изменения политики не было ни у царя, ни у оппозиции, так как, осуждая и левых, и правых, лидер кадетов конкретных мер по выходу из кризиса не называл. По-своему был прав его оппонент, который, отвечая Милюкову, сказал: «Я вас звал не к революционной, а к парламентской борьбе», и добавил, что нельзя вотировать смету Министерства внутренних дел этой власти. Чхеидзе не был поддержан. Прогрессивный блок предложил свою формулу перехода. Формула лишь констатировала многократно уже повторявшиеся фразы, что власть «держится старой политики», действует, как говорится, без руля и без ветрил, из-за «отсутствия руководящих идей», что растет дороговизна, нет борьбы с «немецким засильем», что идет сокращение посевных площадей, что налицо расстройство в снабжении населения продовольствием.