Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России - [30]

.

Рост весьма выгодного производства и казенные подряды привлекали внимание не только дворян, но и купцов-предпринимателей, которые устами талантливого самоучки-экономиста (и по совместительству «водочного мастера») Ивана Посошкова выражали стремление прибрать к рукам всю эту отрасль и оградить ее от дворянских привилегий и заморских конкурентов. «Лучше в воду деньги метать, — считал он, — нежели за море за питье их отдавать. Нам от заморских питий, кроме тщеты и богатству нашему российскому препятия и здравия повреждения иного несть ничего. А нас, россиян, благословил Бог хлебом и медом, всяких питей довольством. Водок у нас такое довольство, что и числа им нет; пива у нас предорогие и меды у нас преславные, вареные, самые чистые, что ничем не хуже ренского». Предлагал Посошков и ликвидировать дворянское винокурение, и ввести свободное производство и продажу спиртного по принципу откупа с вольного торгу»^{159}. Но этим надеждам суждено было сбыться только через 150 лет.

Пока же винокурение и продажа разворачивались по-прежнему «на вере» и с откупа. Откупной кабацкий бизнес был выгодным и притягательным, но и достаточно рискованным делом. С одной стороны, такого откупщика караулила казна, с которой надлежало расплачиваться аккуратно и в срок. Откупные суммы были значительными и вносились обычно не сразу, а по частям; к тому же чиновники при заключении откупного контракта требовали от соискателя гарантий в виде поручительства нескольких лиц из числа его состоятельных соседей и родственников. С другой стороны, успех дела зависел и от экономической конъюнктуры (цен на зерно), от отношения ведавших откупом чиновников, от подрядчиков, от усердия местных «питухов» и от добросовестности продавцов-приказчиков.

Иные из таких откупщиков становились богачами, как осташковский мещанин Савва Яковлев, прибывший в столицу «с полтиною в кармане» и завершивший свою карьеру миллионером-заводчиком и потомственным дворянином. Судьба же других оказывалась незавидной.

Документы архива Канцелярии конфискации перечисляют десятки и сотни имен неудачников. Вот только один из них, оборотистый дворцовый крестьянин из подмосковного села Тайнинского Ларион Титов. В 1726 г. он выиграл торги и получил на откуп на четыре года кабак в другом крупном подмосковном селе Пушкино, за что должен был платить ежегодно немалые деньги — 417 руб. 83 коп. За добросовестность делового мужика поручились восемь человек: московские мещане, поручик и канцелярист; сам же Титов нанял четырех приказчиков, успешно начал дело и в первый год вовремя расплатился с казной. А дальше все пошло прахом: в 1728 г. все «кабацкое строение» сгорело. Владелец как-то выкрутился, уговорил судью акцизной каморы отсрочить платеж но тут с деньгами сбежали его приказчики, которые «сидели у винной и пивной продажи».

Возможно, и на этот раз Титов смог бы оправиться (как следует из его челобитной, мужику должен был крупную сумму его тесть); но чиновники установили, что поручители сами оказались в долгах; тесть же не смог выручить, поскольку сам занимался соляным откупом. Титова взяли под стражу, конфисковали его московский «дворишко» с садом и посадили скованным в подвал Камер-коллегии. Оттуда несчастливый откупщик в течение нескольких лет посылал челобитные, будучи не в состоянии выплатить оставшиеся 1 603 руб^{160}. Дело тянулось до 1734 г., так и оставшись неоконченным. Но в массе подобных случаев незадачливые предприниматели расплачивались собственным имуществом, уходившим с торгов в погашение долга казне.

Модернизированная при Петре I система российского крепостнического абсолютизма неуклонно развивалась и при его преемниках. Как никогда часто в это время происходили государственные перевороты, поднимавшие к власти очередную дворцовую группировку. Новые правители России, а вместе с ними одетое по последней моде российское шляхетство предпочитали воинским делам, составлению законодательства или «навигацкой науке» куда более легкие и приятные занятия.

Пример подавал двор, где с прежним размахом проходили балы и маскарады, а дамы успешно осваивали европейские моды, танцы и язык мушек («на правой груди отдается в любовь к кавалеру; под глазом — печаль; промеж грудей — любовь нелицемерная…»). Во дворцах устраивались роскошные приемы, где не жалели средств на иллюминацию и фейерверки, гремела музыка, рекой текли вина. Для таких пиршеств при дворе состояла целая армия мундшенков, кофишенков, купоров, кухеншрейберов, скатертников, лакеев во главе с поварами в генеральских чинах. По части вкуса успехи были менее впечатляющими: представители высшего света XVIII столетия били прямо во дворце лакеев, подвергались штрафам за упорное нежелание посещать театр, нередко отличались самым пошлым и грубым шутовством, жульничали в лихой картежной игре.

Ко двору ежегодно выписывали венгерские и французские вина, а при необходимости делались экстренные закупки у иностранных и местных торговцев: «У француза Петра Петрова взято в комнату ее императорского величества водок гданьских, померанцевой, лимонной, тимонной, салдарейной, коричневой, анисовой, гвоздичной, бадьянной всего 220 штофов», —