Государева крестница - [15]

.

— Что ж, он сможет вести там более или менее достойный образ жизни... по крайней мере не в темнице. Возможно, так оно и лучше.

— Позволю себе заметить... — Юрист замялся. — Господин барон сам себе противоречит... вы сказали, что именно ради освобождения магистра согласились принять на себя эту миссию...

— Да. Да! Я так сказал, дорогой Иоахим. Но видимо, пришло время открыть вам и другую — важнейшую для меня — причину моего согласия. Если я не сделал этого раньше, то лишь потому, что это... как бы сказать... дело сугубо семейного свойства, и я надеялся разрешить его без посторонней помощи. Теперь же вижу, что без вашей, любезный Иоахим, мне не обойтись.

— Я польщён тем, что господин барон счёл возможным сделать меня своим конфидентом.

— Да, мне придётся просить вас о посильном содействии. Вкратце дело сводится к следующему. Младшая из моих сестёр была некогда взята фрейлиной к богемскому двору и там вышла замуж за богемского же дворянина... небогатого, но хорошего рода. Я не называю имён, теперь они уже не имеют значения — вы поймёте почему. Брак был бездетным и недолгим, зять пал в злосчастной битве при Мохаче, рядом с королём Людвигом.

— Давняя история, — пробормотал Лурцинг.

— Да, без малого сорок лет. Сестра была очень молода, и по прошествии двух-трёх лет родственники стали принуждать её к новому замужеству... ей нежелательному. Я сам был тогда мальчишкой, и, естественно, в подробности меня не посвящали, но там были замешаны имущественные интересы, так что... ну вы понимаете. Короче, Анне это надоело, и она сбежала.

— Сбежала?

— Именно так. Сбежала! И знаете с кем? С одним московитом из посольства великого князя Василия. Этот человек захворал, когда посольство остановилось в замке переночевать, и его оставили до выздоровления, чтобы забрать на обратном пути. Сестра сбежала с ним, переодевшись татарским конником, — так, во всяком случае, показал один из слуг.

— И что же, её не догнали?

— Помилуйте, Иоахим, несанкционированное задержание иностранного посольства, проверка его людей...

— Да, да, конечно, я сказал глупость.

— Вероятно, санкцию можно было бы получить, но это был бы скандал, огласка! Нет, шума поднимать не стали. Сестра так и исчезла, в семье считалось, что московиты её убили. Но вскоре после смерти великого князя один купец привёз из Москвы письмо — Анна сообщала, что замужем и имеет сына, а ещё двое детей прожили недолго. Это было единственное от неё известие за все годы.

— Я понимаю. И вы думаете, что есть надежда... Я хочу сказать — господин барон рассчитывает найти...

— Сестру? О нет. Нет, это едва ли возможно, столько лет прошло... да и зачем? Мне, уважаемый, хотелось бы найти своего племянника.

Лурцинг помолчал, вздохнул:

— Теперь и я спрошу — зачем?

— Не знаю, — пожал плечами комтур. — Пожалуй, просто старческая причуда.

— Даже если бы его нашли... Иоанн, как, несомненно, известно господину барону, не разрешает своим подданным уезжать за рубеж. Здесь это считается государственной изменой.

— Знаю, знаю, но я и не думал куда-то его увозить. Мне просто хотелось бы его увидеть... и я рассчитываю на ваше содействие в поисках.

— Всегда к услугам господина барона. — Лурцинг слегка поклонился.

— Вы понимаете, что я сам не могу приехать в это немецкое поселение — как оно называется, Кукук?

— Кукуй, с вашего позволения.

— Кукуй, да. Но вы, думаю, можете делать это, не привлекая внимания. Надо просто пообщаться со старожилами, — как знать, вдруг кто-то что-то вспомнит. Приехав сюда, Анна могла искать себе прислугу из немцев или приглашать немецкого врача... коль скоро были дети и умерли, — вероятно, они болели? Словом, подумайте. Называть её имя бесполезно, она неизбежно должна была переменить вероисповедание, выходя замуж за русского, а при этом ведь, насколько я знаю, меняют и имя?

— Да, таков их обычай.

— Поэтому забудьте Анну фон Красниц, урождённую Беверн. Особенно нежелательно упоминать моё имя. Спрашивайте просто про немку, около тридцатого года приехавшую с московским посольством из Богемии... хотя она там долго так прожила, что могла называть себя и чешкой.

— Это несущественно, господин барон. Хорошо, я постараюсь узнать всё, что смогу...

Когда Лурцинг ушёл, комтур долго стоял перед окном, постукивая пальцами по тонким слюдяным пластинам, в которых изгибались отражения горящих свечей. Он мельком подумал, что надо бы купить здесь слюды, чтобы дома заменить ею — хотя бы в одном-двух окнах — это отвратительное стекло, мутное, тяжёлое и пропускающее куда меньше света; тут у московитов можно поучиться: слюда много легче и чище, а дневной свет даже в пасмурную погоду приобретает, проходя через слюду, тёплый желтоватый оттенок, как бы отблеск солнца... Впрочем, если сын Анны не отыщется, заботы о доме можно оставить — ни к чему. Всё достанется отродью этого иуды Готхольда. Барон отодвинул раму, снова подивившись её лёгкости, — застеклённую в свинцовом переплёте пришлось бы тащить двумя руками. Конечно, и появление племянника в конечном счёте может ничего не изменить — крючкотворы найдут тысячи доводов против признания его прав; но ведь любому доводу можно противопоставить не менее весомый контраргумент, и чем бы тяжба ни кончилась, крови иуде Готхольду она попортит. А это уже немало!