Гостеприимный край кошмаров - [98]

Дело в шляпе. Шагая по улице Забытых Песен, запущенной под стать своему названию – нагретый солнцем старый кирпич, буйнотравье в газонах (давно сюда не заглядывали проверяющие из Санитарной службы), Демчо бодро ухмыльнулся. Надо еще подумать, как обставить преподнесение в подарок ожерелья… Но это успеется.

В случае провала он заклят не на смерть, а на зачарованный сон. Заклятье Серой Дамы – словно крохотный потаенный бутон: если начнут ломать, этот бутончик раскроется, и тогда Демчо с точки зрения окружающих впадет в клиническую спячку, а на самом деле попадет в потустороннюю страну Отхори. У Тима то же самое, так что пытки обоим не грозят – они будут беспробудно спать и ничего не почувствуют. Но это средство на крайняк, попадаться Демчо не собирался. Особенно теперь, когда он наконец-то начал врастать в этот мир, словно корешок вьюна, который до того болтался в воздухе и не мог ни за что уцепиться.

Эгле проснулась ни свет ни заря с матом и дикой головной болью.

– Ссскотина Мерсмон… Гад он, гад, гад!.. Ох, до чего мне худо…

Насколько Стах понял, во сне ее настигли какие-то особо зловредные чары всеобщего врага. Уму непостижимо, тот валяется в своей разгромленной резиденции еле живой, в отключке, истязаемый нескончаемой агонией, а его колдовство продолжает бить в цель… Это какой же силы должна быть ненависть, чтобы даже при таких условиях проламывать все препятствия! Впрочем, в магии Стах разбирался, как перекидник в логарифмах. Может, одно другому не помеха, может, волшба, навредившая Эгле, была совершена раньше, чем из того парня, до шока не похожего на привычный с детства образ Темного Властителя, сотворили кровавую отбивную.

С полчаса Высшая жалобно мычала, ругалась сквозь зубы и готова была от боли на стенку кидаться. Потом ей удалось избавиться от прицепившейся во сне дряни, хотя временами ее лицо все равно страдальчески морщилось – до конца не отпустило.

Пока она молчала, была трогательно похожа на заболевшего ребенка: хрупкая, бледная, под огромными измученными глазами залегли лиловатые тени. Стаха пробивало на жалость, и он маялся рядом, не зная, чем помочь. А когда Эгле выдавала охрипшим голосом новую порцию забористого мата (шоферюги из Трансматериковой компании удавятся от зависти), смахивала на порочную малолетку, агрессивную и беззащитную, и тоже сердце кровью обливалось. Этот театр сошел на нет после того, как ее куда-то позвали свои. Мигом превратившись в элегантную деловую даму, она исчезла.

Стаху оставалось в который раз руками развести. Ни на минуту не забывал ни об Амадоре, ни о том, что имеет дело с прирожденным манипулятором, а все равно повелся, как мальчишка. В общем, все как обычно: и Эгле, и ее доверенный человек Стахей Крагин в своем репертуаре.

По этому случаю он опрокинул пару рюмок коньяка. А ведь так и до запоя недалеко… Раньше за ним не наблюдалось, чтобы зашибал день за днем, но раньше на душе не бывало до такой степени погано, даже когда мыкался инвалидом.

Слегка подшофе отправился гулять по солнцепеку. Тоже не имел в недалеком прошлом таких привычек. Зато он, кажется, догадался, куда делся прежний доверенный человек Эгле, и его предшественник, и те, кто был до них… Спились они все. Сами небось не заметили, как спились. Развязываться с ней надо.

Собирался к Хусте, но ноги принесли его на дремотную улицу с липами, к старой больнице, одетой в серовато-желтую с прозеленью, местами потрескавшуюся скорлупу-штукатурку. С надрывной пьяной вежливостью поздоровался с дежурной регистраторшей. Крытый коричневым дерматином стол с ворохом разграфленных листков. Жаль, не захватил с собой оставшийся коньяк, плоская бутылочка уместилась бы в кармане. У всех состояние «удовлетворительное», только напротив фамилии Вишнякова написано что-то другое.

Вот тут-то Стаха и накрыло. Господи, не бывает же на свете таких чудес! Зажмурился, помотал головой, а то мало ли, с пьяных глаз… «Вишнякова – на выписку».

Чуть не опрокинул стол, да и сам едва не упал. Словно обрушился ему на темень солнечный молот.

Попятившись, тяжело уселся на казенную скамеечку, тоже обитую темно-коричневым дерматином.

Пожилая регистраторша в белом халате захлопотала над ним, дала валерьянки, а после присела рядышком и рассказала главную больничную новость: сегодня перед рассветом проснулась девочка с Изначальной. Сейчас она под наблюдением врачей и магов, следующую ночь проведет здесь, а завтра, если все в порядке, ее выпишут.

– Бывает же, что кто-нибудь из них, бедных, просыпается! – женщина вытерла слезы, тоже расчувствовавшись.

Смекнув, что Эгле, скорее всего, сюда-то и вызвали в честь такого редкого события, Стах посетовал заплетающимся языком, что никто из героев Темной Весны не очнулся (вполне искренне, хотя, конечно, работал на публику), и дал ходу.

До вечера слонялся по улицам, не понимая, кто больше пьян – он сам или весь город, неожиданно заигравший сотнями красок, словно его подновили. Действие алкоголя давно прошло, Стаха охватило опьянение иного рода – звенящее, мальчишеское, напоминающее карусель: мир, последние несколько лет пребывавший в неподвижности, начал вращаться, и центром этого вращения была Лерка.