Господин Фицек - [11]

— Отто выиграл.

Но вот игре конец.

Пишта смотрит серьезными глазами и говорит:

— Давай играть!

Ну, хорошо. Только во что же? Семеро босых ребят стоят на улице и не знают, чем заняться. Куда пойти? С чего начать? Солнце греет, телеги громыхают.

— Давайте в «Караси и щуку»!

Кто-нибудь выходит на середину улицы. Он — щука. Остальные пытаются перебежать на другую сторону. Кого поймают, тот тоже становится щукой. Интересная игра! Только г-н Фицек очень сердится: по улице Мурани проезжает много телег, и ребят могут задавить.

Да, но это не так просто — задавить!

— Мы сами можем смотреть за собой, — говорит Отто, — только положитесь на нас.

Но сейчас он предпочитает сказать:

— Пойдем на Иштвановский проспект, там можно играть в «Караси и щуку».

Они осторожно идут. На Иштвановском проспекте вдвое больше телег, чем на улице Мурани. А-а, все равно! Ребята бегают не меньше часа. Утомившись, садятся на край тротуара. Четырнадцать босых ног в ряд.

— Хорошо бы леденцов! — говорит Мариш.

— Это правда!

— Пойдем до конца Иштвановского, вы — по той, мы — по этой стороне, может, найдем крейцер.

— Ладно!

Двинулись. Семеро ребят. Трое — по одной, четверо — по другой стороне. Идут, опустив головы, ищут быстрыми, живыми глазами.

На проспекте большое движение, прохожие то и дело кричат:

— Ты что прямо в живот толкаешь, негодяй? Вот дам тебе по морде!

— Чего, сопляк, трешься под ногами?

Когда улица кончилась, ребята вздыхают:

— Плохо смотрели.

— Это, может, вы плохо смотрели.

— Что ж, переходите на нашу сторону.

— Пошли! Посмотрим!

Меняются тротуарами и идут обратно.

— Ну, нашли?

— Нет. А вы нашли?

— Мы тоже нет.

Отто выпрямляется, засовывает руки в карманы и говорит отцовским голосом:

— Там, где я, дружище, обшарил, не только ты, но и сам господь может поискать.

— А там, где я, дорогой друг, обшарил, и ты, и сама богородица можете искать! — кричит Ференц Ракитовский, тоже засунув руки в карманы.

Гордо смотрят друг на друга, задрав носы, Отто Фицек и Ференц Ракитовский.

— То-то! — говорит Отто.

— Ну, то-то! — говорит Ференц.

А обед еще далеко.

— Давай во что-нибудь играть, — предлагает Пишта.

— Пошел отсюда, а то как тресну! — кричит Отто. — Все болтаешь: играть! А в какого беса будем играть?

Молчат. Стоят на Иштвановском проспекте семеро босых ребят.

Светит солнце. Апрель. Весна.

— Давай позвоним в какой-нибудь дом! — предлагает Ференц Ракитовский.

Ребята смеются.

— Вот это здорово!

— Потом побежим обратно на улицу Мурани.

Сказано — сделано. Позвонив, они бегут как сумасшедшие. Подсматривают из-за угла. Но ничего, никакого результата. Дворник не выходит.

— Позвони еще раз!

— Думаешь, не позвоню?

— Конечно, не позвонишь!

— Позвоню!

— Позвони!

— Пойдем вместе.

— Значит, трусишь.

— Ну, погоди же, вонючий червяк!

Они выглядывают из-за угла, через головы друг друга смотрят на Отто. Он идет медленно, задумчиво, благородно. Лицо, наверное, как у Христа на картинке.

У подворотни останавливается, сразу подскакивает к звонку, но рука из ворот — рука дворника — хватает его за горло.

— Ах ты сорванец, негодяй, мерзавец! Ну, погоди!

Дворник осыпает его градом пощечин. Одной рукой держит за горло, другой колотит. Шестеро ребят стоят на углу, сбившись в кучку, и, затаив дыхание, смотрят.

— Чего бьете ребенка? — кричит Ференц Ракитовский. — Вы, что ли, кормите его?

Дворник не отвечает.

Отто вдруг выскальзывает из рук дворника и пускается бежать. Лицо у Отто красное. Он не плачет. Даже делает вид, что смеется.

— Не больно, — говорит он, — совсем не больно. Ничуть не больно.

Дети снова садятся на край тротуара и болтают ногами.

Сегодня даже шарманки не слышно. В понедельник шарманки нет. Г-н Фицек выходит из мастерской.

— Ну, что поделываете, сыновья?

— Ничего, — отвечает Отто.

Все молчат. Ни за что не сказали бы, что случилось.

— Не забредите куда-нибудь, — говорит г-н Фицек, — и не смейте играть в «Карасей и щуку».

— Нет! В «Карасей и щуку»? Что вы!..

Сидят. Отто заговорил. Сначала тихо, потом все быстрее, все злее, бешенее. Сверкают глаза, лицо красно от пощечин и беспомощного гнева.

— У меня будут деньги. У одного моего товарища отец богатый. Он даст мне денег. Много. Целый форинт. Вчера мне сказал. Я куплю револьвер и застрелю дворника.

— Вот и врешь! — говорит Мариш.

— Нет, не вру. Увидишь!

— Не умеешь ты из ружья стрелять…

— Из ружья — нет, а из револьвера — да. Нацелюсь. Так. И дворник уже лежит на земле. Умер. Крышка!

Отто показывает, как умирает дворник. Все слушают.

— Тогда можно будет звонить сколько угодно. Свинья!.. Избить за то, что я немножко позвонил, за то… — Он уже почти плачет. — Соберемте лошадиные яблоки, положим их под ворота. Он уже ушел, нам нечего бояться. И лошадиные яблоки не звонят. Он не заметит. Только потом… чтоб он сдох… свинья!

Когда они проделали это и весь навоз, который можно найти до самой улицы Хернад, был положен под ворота дворника, опять стали придумывать новую игру.

Собирают камешки, кладут их на пальцы ноги и таскают, пока те не свалятся. У кого свалятся, тот проиграл.

Прыгают по улице. Семеро босых ребят тычутся в животы идущим навстречу взрослым.

Обед все еще далеко.

И этой игре конец. Что им делать? Куда идти? С чего начать? Надо же что-нибудь делать!