Горячие сердца - [11]

— Ошибки быть не может?

— Мне ошибаться нельзя, — усмехнулся партизан.

Прохор задумался. Потом поднял на партизана глаза и сказал:

— Надо ее судить. Собери суд из своего народа.

— Кого судить? — удивленно спросил партизан.

— Ее... Стефанию...

— Вон что задумал! — Партизан покачал головой. — Народ волновать перед операцией? Не выйдет, брат. Ночью большое дело предстоит.

— Потому и надо знать приговор суда. Сейчас знать. Ночью мы в городе будем. Найдем ее...

— Небось не о чужом человеке речь идет... Может, ошибка какая тут? — ласково проговорил «человек в очках».

Прохор стоял на своем. Он требовал для Стефы сурового приговора.

— Нет пощады предателю. Боец, командир, колхозник или музыкант — до последнего дыхания служи народу! Хотя бы это стоило тебе жизни и величайших мучений перед смертью, — не смей поганить имя советского человека! Так я и думаю...

— Что ж, дело ясное, — сказал «человек в очках». — А суд все-таки не ко времени. Вернемся из города — поговорим.

Подумав, Прохор согласился:

— Ладно, пусть будет по-твоему: вернусь из города — поговорим.

— Между прочим, тебе и не доведется быть в городе, — спокойно заметил «человек в очках».

— А нынче ночью?

— Нет.

— Я же буду с тобой.

— Нет, не будешь.

На щеках Прохора ходили желваки, означавшие, что вот-вот разразится буря неудержимого гнева. Но прежде чем он собрался что-либо произнести, «человек в очках» сказал:

— На регулярный счет ты, может статься, уже и не летчик из-за твоего глаза, а среди нас ты — единственный человек, способный вести самолет. Поэтому приказываю: сегодня ночью изготовить машину, наши люди тебе укажут, где она спрятана. Быть готовым с первым светом идти в воздух! Ясно?

— Я имею право быть ночью в городе! —Прохор поднял туго сжатый кулак.

— Разве приказ тебе не ясен? — тихо проговорил партизан.

Прохор стоял, опустив голову. Ему стоило больших усилий сдержать гнев. Он сделал вид, будто закрыл глаза в задумчивости. Потом каким-то чужим голосом, негромко спросил:

— Какое задание в полете?

— Отвезти в советское расположение человека, которого я тебе поручу, — сухо ответил командир. — Доставишь его как великую ценность.

— Такой нужный товарищ? — спросил Прохор.

Но в голосе его не было слышно обычной заинтересованности. Он говорил для того, чтобы не молчать.

— Если этот человек ошибся хотя бы на одну минуту, и ему и нам в сегодняшнем деле — крышка, — ответил партизан.

К ночи Прохор расстался с нашими хозяевами-партизанами. Они отправились в город, а Прохор принялся тщательно готовить к полету спрятанный в лесу «У-2». К середине ночи мотор был опробован.

До рассвета оставалось с полчаса. Прохор забрался на пилотское место. Мотор работал на малом газу. Было отчетливо слышно позванивание клапанов.

Где-то над лесом появилась серая полоска зари. На опушке показались силуэты нескольких партизан. Они пробирались к самолету, заботливо помогая выбираться из сугробов человеку, высоко подобравшему полы непомерно длинной шубы. Опередив спутников, «человек в очках» первым подбежал к машине. Его с трудом можно было опознать в полутьме.

— Гляди же, — крикнул партизан, — человек этот мне дороже всего! Ты за него отвечаешь.

Прохор молча кивнул. Любопытство было не в правилах партизанской войны.

Казалось, «человек в очках» непривычно взволнован. Его старенькие очки съехали на кончик носа, и он глядел на Прохора поверх стекол воспаленными от бессонной ночи глазами. Его спутники легко подняли человека в длинной шубе и опустили в заднюю кабину, потом стали вытаскивать колодки из-под колес. Но тут «человек в очках» обернулся к своим людям и принял у них из рук длинный черный предмет — футляр скрипки. Подавая его Прохору, партизан сказал:

— Вот тебе... Остальное поймешь, когда выполнишь задание.

— Это ее? — сдавленным голосом спросил Прохор и, увидев утвердительный кивок, занес кулак, очевидно намереваясь одним ударом покончить со скрипкой, но партизан поспешно сунул ее в фюзеляж.

Прохор молча надвинул очки на глаза, и в воздухе появилась его большая перчатка. Взвыл мотор. Снег метнулся из-под винта. Машина побежала и вскоре взмыла над лесом.

Было уже почти совсем светло, когда самолет Прохора, прижатый к земле меткими очередями советских истребителей, был посажен им в сугробы первого попавшегося поля. К самолету бежали бойцы с автоматами. Прохор встал на сиденье и поднял руки.

— Сдаюсь! Первый раз в жизни сдаюсь! Не стрелять, товарищи! — крикнул он. — Неровен час, пассажира моего подстрелите, а я за него головой отвечаю.

Бойцы вытащили из задней кабины пассажира. Когда тот скинул большие очки, Прохор оттолкнул стоявших по бокам бойцов и рванулся вперед: перед ним стояла Стефа.

Вечером в штабе, уже после того как Стефа передала привезенные ею важные оперативные сведения, я хотел было, как обычно, прощупать эфир, но Прохор отвел мою руку от приемника. Он бережно принес из-за перегородки черный футляр со скрипкой и протянул его Стефе.

Через несколько минут офицеры, затаив дыхание, слушали скрипку. Прохор тихонько сидел в уголке и блестящими глазами следил за тонкой рукой, водившей смычком. Когда мелодия оборвалась, Прохор вскочил и подбежал к скрипачке. Все мы сделали вид, что очень заняты своими разговорами. В дверях горницы показался начальник штаба: