Горячие сердца - [9]

Несколькими часами позже в землянке, укрытой непроходимой чащей леса, Прохор ревниво следил за ловкими движениями сестры-партизанки, перевязывавшей разбитые пальцы пианиста. Прохор принес его сюда на своих плечах и теперь относился к нему, как к самому ценному трофею.

Когда перевязка была закончена, в землянку вошел «человек в очках». Он сказал Прохору:

— Твое счастье — карты те самые.

— А то бы? — спросил Прохор.

— Не взыщи, — серьезно сказал партизан, — мы бы тебя расстреляли за нарушение моего приказа.

— Крепко у вас, — усмехнулся Прохор и нервно передернул плечами.

— А теперь слушай, — сказал партизан и по-новому, ласково улыбнулся близорукими глазами. — Тут неподалеку спрятан самолет. Берегли мы его как зеницу ока, хотя летать у нас на нем и некому. Нынче же осмотри его, чтобы к рассвету... — Партизан выразительно махнул рукой и свистнул. — Отвезешь документы.

— Дело! — радостно воскликнул Прохор и поглядел на лежащего на куче сосновых веток пианиста. — Заберу его с собой. Вот только в толк не возьму: каким ветром его сюда занесло? — Прохор вопросительно посмотрел на самого музыканта, потом на человека в очках. Но музыкант опустил глаза, а партизан пожал плечами.

Когда, казалось, партизанский командир занялся своим делом у ящика, служившего ему письменным столом, Прохор наклонился к музыканту:

— Скажи ты мне на милость, — тихонько сказал он, — как ты тут очутился, а?

— Видите ли... — И музыкант потупил взгляд, словно был в чем-то виноват. — Концерты в частях... Вдруг — прорыв... И вот...

— Так-так, — Прохор понимающе кивнул, делая вид, что удовлетворен ответом, хотя ему было ясно, что от него что-то скрывают. — А какого же лешего фрицы болтали тебе про какой-то мост?

Музыкант обратил вопросительный взгляд к «человеку в очках». И, хотя можно было подумать, что партизан увлечен своей работой, он немедля вмешался в разговор, словно стремясь помешать говорить музыканту:

— Кто-то немецкий мост повредил. Да так, что несколько их танков под лед ухнуло. Вот они и стали искать виновных.

— Ну?

— Вот и все, — спокойно сказал партизан. — Искали и не нашли.

Все говорило о том, что ни тот, ни другой не хотят продолжать разговор. И только уже когда Прохор перед самым отлетом спросил агронома:

— Ну, а все-таки, отец, что же мне сказать: откуда он взялся?

Тот тихонько ответил:

— Пойми ты: я виноват. Так виноват, что и сказать не могу. Отвечать придется... Он тут у нас с неделю прятался после этого своего концерта, как немцы прорвались. Ну, мне и втемяшилось в голову, что нет у нас более подходящего человека, чтобы этот проклятый мост взорвать. Минировать-то мы его минировали, а подорвать никак не могли: уже несколько наших на этом деле завалились... Вот я его...

— Мост взрывать? — испуганным шопотом спросил Прохор.

— Сам знаю, что виноват, — ответил партизан.

Прохор подошел к самолету. На заднем сидении, укутанный в тулуп, сидел музыкант. Он задумчиво глядел на верхушки сосен, окружавших поляну партизанского аэродрома. Прохору припомнился такой же взгляд его, устремленный поверх рояля, на черный бархат кулис. Прохор посмотрел на покрытый, несмотря на зиму, веснушками нос музыканта, на прядь рыжих волос, выбившуюся из-под надвинутой на глаза шапки, и, быстро подтянувшись на руках, поцеловал пианиста. Поцелуй пришелся, кажется, в переносицу, между большими, словно удивленно глядящими на мир глазами...

Снежный буран взмыл из-под винта. «Человек в очках» отбежал к краю поляны и, прикрыв глаза от колючего снега, смотрел, как машина, сделав «горку», исчезла во тьме неба над еще более темной стеной сосен. Он тяжело вздохнул и, протерев стекла стареньких очков, побрел в глубину леса.

Чудесная скрипка

Прежде чем рассказать о том, что произошло в последнем рейде Прохора по немецким тылам, я должен раскрыть вам страницу из его прошлого, имеющую непосредственное отношение к случившемуся.

Те, кто знавал Прохора до войны, помнят историю его женитьбы. В этом событии существенную роль сыграла скрипка — самая обыкновенная скрипка. Она принадлежала соседке Прохора по комнате, где он жил после перевода в один из авиагарнизонов Западной Украины. Тут я не без удивления отметил проявленный моим другом интерес к скрипичной музыке, до которой он прежде вовсе не был охотником. Впрочем, довольно быстро мне стало ясно: предметом увлечения Прохора были не столько мелодии, выходившие из-под смычка соседки, сколько сама соседка. Через год Стефа стала женой нашего героя. Увы, счастье их было непродолжительным. Всем известны обстоятельства коварного нападения, совершенного гитлеровцами на нашу западную границу. Пограничный город, где мы жили, оказался под первыми ударами вражеской авиации. Чтобы спасти материальную часть от предательских налетов немцев, нам было приказано немедля перебазироваться. Первый же день войны стал последним днем, когда мы видели наши семьи. С тех пор мы неотлучно находились на фронте. Наша часть, как вы знаете, перебывала на всех фронтах и дралась не так уж плохо. Прохор успел снова пройти снизу вверх все ступени служебной лестницы до командира части и тут был ранен. После выхода из госпиталя стало ясно, что летать он некоторое время не сможет: зрение на один глаз было утрачено. Врачи решительно утверждали, что зрение будет восстановлено, хотя и не могли поставить никаких, даже приблизительных, сроков для выздоровления. Прохору предлагали ряд должностей в штабе, но он от всего отказывался. Его не привлекал тыл. Он добился назначения в воздушно-десантную часть.