Горы поют - [16]

— Отсюда он стрелял, — уверенно объяснял сержант. — Но пока я сюда добрался, здесь уже никого не было. Отполз…

След шел под кустами, уходил на запад.

Надо было действовать. У предусмотрительного Лукича нашелся в кармане индивидуальный пакет. Взяв его, Бежика и несколько молодых женщин принялись делать Лошакову перевязку. Остальных присутствующих лейтенант быстро разбил, на группы, назначил старших и, разъяснив задачу, разослал в разные концы виноградников. Надо было успеть поймать его до темноты: скоро вечер.

«Если не успеем, то темнота его спасет», — услышала Илонка чьи-то слова.

Возле бочки с вином не осталось никого. Каждый в этот час хотел быть в строю.

Раскинувшись несколькими потоками, заходя издалека, люди постепенно со всех концов окружали плантации. Шли, прочесывая каждый куст, где мог притаиться преступник. Кто он? Каким ветром занесло его в эти края? С какой целью он стрелял в сержанта? Никто этого не знал. Люди знали одно: стрелять в советского сержанта мог только фашист, военный преступник, поджигатель войны. Они беспокоились за свое собственное будущее. У каждого перед глазами проплывали еще не стершиеся в памяти кровавые ужасы войны, заслонив собой радость нарушенного праздника, разжигая ненависть к виновнику тревоги, вызывая у каждого жгучее желание расправы.

Шли, как на зверя, который долго вредил. С кольями в руках, с воинственным возбуждением во взглядах. Мужчины и женщины, парни и девчата. Все теснее и теснее смыкались отдельные людские потоки…

Лейтенант Вечирко вместе с Лукичом, Штефаном и несколькими крестьянами двигался по основному следу, который оставил за собой отползающий враг. Видимо, он был ранен: то и дело кто-нибудь замечал на земле пятна свежей крови.

Илонка держалась рядом с отцом. Она нетерпеливо дергала его за руку, тянула вперед:

— Если не успеем, темнота его спасет.

В самом деле, скоро вечер, а виноградники велики, раскинулись на десятки гектаров. Двигаться приходится медленно, осторожно: каждую минуту можно ждать выстрела. Да еще, как на грех, кусты пошли высокие, густые — сквозь них далеко не увидишь.

— Папа, возьми меня на руки, я буду смотреть…

— Он тебя застрелит: ты в белом…

— Но ведь он удерет! И тогда опять придет война…

Штефан некоторое время раздумывает над словами дочери. Как бы в забытьи нежно гладит ее красивую головку.

— …Все погорит, все разрушится, и мы будем сидеть в грязном, холодном бункере, каждую минуту ожидая бомбы на головы… О Езуш-Мария!

Кузнец темнеет с лица, поднимается на цыпочки, всматриваясь в просветы между кустами. Нет, так не увидишь далеко!

— Ну, хорошо… Иди.

Он берет Илонку на руки, сажает к себе на плечо. Ее туфельки, с утра белые, как снег, сейчас стали совсем серыми от пыли.

— Смотри внимательно… Потому что если не будешь внимательной, то он нас убьет.

Илонка напряженным взглядом окидывает плантацию. Но нигде ничего подозрительного. Ей не терпится:

— Наверно, он уже удрал!

Издали огромной живой дугой движутся навстречу сентиштванцы, бредут по грудь в густой зелени. Хорошо, когда все вместе, когда все дружно, — тогда ничего не страшно.

Солнце уже заходит, просветы между кустами наполняются тенями.

Убежит или не убежит?

Вдруг Илонка вздрогнула всем своим упругим, горячим тельцем и крепко прижалась к отцу.

— Что случилось, дочка?

— Вижу…

Штефан быстро пригнулся. Илонка взволнованно зашептала:

— Не пригибайся, папа, выпрямись… Потому что так мне не видно.

— Где он?

— Вон там… Выпрямись!

Штефан выпрямился, обеими руками держа Илонку, как сокола, на плече.

До преступника было еще довольно далеко. Он быстро отползал в глубь широкого оврага, стараясь держаться в тени, иногда тяжело и неловко прыгая от куста к кусту.

Затаив дыхание, Илонка следила за ним. Оборванный, простоволосый, поблескивая подковами сапог, он отползал, как прибитый волк, изредка озираясь, и тогда девочка ясно видела его смертельно бледное, отвратительно перекошенное страхом лицо.

Так вот он какой, тот, кто хочет войны! Это ему хочется убивать людей, перетоптать виноградники, загнать Илонку с матерью в подземелье и навеки завалить там? Дудки!..

Отец тяжело дышит, торопясь за лейтенантом.

— Видишь, Илонка?

— Вижу!..

— Не спускай с него глаз… Следи!

— Слежу…

Лейтенант молча идет впереди с револьвером в руке, Лукич — с автоматом наготове. За их спинами Илонке ничего не страшно.

Идут все быстрее, все стремительнее.

— Следишь?

— Слежу…

Где-то далеко в тихом вечернем воздухе весело ударили праздничные бубны. То, видимо, поставчане встречным карнавалом уже выходили на шлях.

ГОРЫ ПОЮТ

I

Кончилась война, отгремели победные салюты. Дивизия раскинулась лагерем в горах, в просторной альпийской долине, окруженной скалами и лесами. Радостно затрубили в небо полковые трубачи. Раскатисто зазвучало в межгорьях энергичное ржанье расседланных коней. Жизнь обретала мирные черты.

Полки дивизии расположились рядом, вытянувшись на целые километры по краю котловины. На дне оврага выстроились длинной шеренгой многочисленные повозки и пушки. Их колеса скрывались в буйной траве.

Старшины разошлись по окрестным горным селениям. Возвращались, нагруженные различным инструментом, взятым под расписки.