Горы поют - [15]

Жаль, что нет до сих пор Лошакова! Он должен быть здесь, как и все. Он имеет полное право на сегодняшний праздник. Кто, как не сержант, был защитником этих густых виноградников, принесших людям столько утех и радостей! Ночами, когда весь Сент-Иштван укладывался спать, Лошаков с Лукичом, вооружившись автоматами, выступали в свои ночные обходы, следя, чтобы никакой враг не забрался на плантации, чтобы никто не нарушил покой мирных жилищ. Мама не раз говорила Илонке, гася лампу: «Спи, доченька, не бойся ничего… — и в темноте, кивнув в сторону окна, добавляла: — Там Лошаков и Лукич…»

На них можно было положиться. Это они шли здесь ранней весной с большими боями, храбро встречая фашистские танки, освобождая село за селом от ненавистных швабов.

— Илонка, зачерпни нам, хотим пить!..

Девчата и молодицы, растрепанные и горячие после танца, окружают воз, требуют своего. Их лица пышут здоровьем, лоснятся от пота. Илонка вместе с подругами-виночерпиями быстро наполняет кружки золотистым напитком.

— Сервус![5]

Недопитое вино девушки выплескивают высоко вверх.

— Илонка! — вытирая губы, весело говорит одна из молодиц. — Где Лошаков?

— Он нам помогал собирать виноград и возить снопы, — полушутя добавляет другая. — Мы ему обещали могарыч!

Шутки, смех, лукавые огоньки черных глаз…

В самом деле, где же он?

А он в это время уже недалеко. Мчится навстречу карнавалу по пустынной дорожке, между бескрайными виноградниками, везет из городской комендатуры важные вести… Ласточки сопровождают его, на лету заигрывая с ним. Белое сентябрьское солнце мигает и мигает, запутавшись двумя сверкающими клубками в спицах велосипеда.

Вдруг сержанта больно стукнуло в ногу, ниже колена. И сразу же на виноградниках послышался легкий выстрел. Ударил и замер. Сгоряча Лошаков проехал несколько метров, но заметил, что из пробитого голенища сочится кровь. Бросил машину, снял автомат, выпрямился, превозмогая боль. Не видно никого. Разогретая, вялая тишина, знойный воздух, таинственная клубящаяся зелень бескрайных виноградников. И вдруг опять выстрел. Пуля тонко просвистела у самого уха. Лошаков инстинктивно пригнулся, тяжело выругался: успел заметить, как неподалеку, за кустом, взвился дымок. Старательно прицелившись, Лошаков с колена послал в этом направлении короткую автоматную очередь.

Одним из первых услышал выстрелы лейтенант. Его натренированный слух все время был как бы настроен на такие звуки.

— Внимание!

Вечирко решительно взмахнул рукой — и музыка стихла.

Зловещая тень пробежала по лицам ошеломленных участников карнавала. Все остановились, примолкли. Кто стреляет? Почему?

Лейтенант и Лукич, очутившись сразу впереди других, стояли некоторое время, прислушиваясь, сурово осматривая местность. Илонка замерла на бочке с кружкой в руках, не осмеливаясь в эту минуту надоедать разговорами своим комендантам: такие они стали сразу серьезные, сосредоточенные, неприступные.

Напряжение нарастало. Женщины растерянно перешептывались. Гневно гудели мужчины. Даже те, кто был уже достаточно навеселе, сразу протрезвились. Каждый хотел знать, кто стреляет на виноградниках.

Кому наш праздник — не праздник?

Лейтенант и Лукич, о чем-то совещаясь на ходу, быстро пошли вперед. Вслед за ними двинулась и вся толпа. Но это был уже не карнавал… Это двигался раздраженный, полный глухого гнева отряд, настороженно, злобно оглядывающийся вокруг.

На бочке не осталось никого. Лошади шли сами за толпой. Пустые кружки не в лад позванивали на возу. Девочки-виночерпии рассыпались среди взрослых, забыв о своих веселых обязанностях.

Погодите, что это?..

Илонка похолодела: она увидела посреди дороги опрокинутый набок велосипед Лошакова. Взмахнула ручонками, закричала не своим голосом:

— Лошаков убит!

А он между тем, услышав близкий шум, поднялся над виноградными кустами, живой, вспотевший, весь покрытый дорожной пылью, и сделал лейтенанту знак рукой.

Через минуту все были около него. Окружили сержанта тесным кольцом, взволнованно оглядывали, расспрашивали. Илонка стояла, не чуя под собой земли, ошеломленная необычным видом сержанта. Простреленный, окровавленный сапог, наспех перетянутая ремнем нога, покрытая пылью городская конфетка, торчащая из кармана сержанта, — все это было для нее страшным, таинственным, необъяснимым.

В нескольких словах Лошаков доложил лейтенанту, что произошло.

Грозный гул прокатился по толпе, пронзил Илонку насквозь. Она вдруг ощутила, как растет в ней бурная, новая, незнакомая сила. Преступник здесь! Где-то здесь под кустами гадюкой ползет неизвестный бандит, может, как раз один из тех мерзавцев, что хотят войны!.. Значит, слухи, ходившие по селу, сейчас неожиданно оправдались, превратились в близкую, ощутимую всеми опасность. Илонка в отчаянии стиснула кулачки:

— Скорее искать его, уничтожить, убить!

Люди гудели, рвались в бой. Тяжело дыша, выдергивали из земли увесистые колья, по которым вился виноград. Кто-то уже размахивал вырванной из повозки оглоблей, в чьих-то руках блеснул садовый нож.

— Спокойно, — сказал лейтенант, внимательно осматривая под густыми кустами место, где, видимо, еще совсем недавно лежал бандит.