Горшок золота - [14]

– Мудрая голова потребна, чтобы ответить на этот вопрос, – отозвался Михал.

– Не потребна, – произнес Философ. – Во всей природе женские особи стремятся к многобрачию.

– Если, – сказал Михал, – несчастная дочь моя и впрямь лежит в какой-нибудь канаве…

– Неважно, – проговорил Философ. – Многие племена брались положить какие-то пределы приросту женского поголовья. Некоторые народности Ориента наделяют божественными званиями крокодилов, змей и тигров джунглевых – и излишек дочерей скармливают им. Также и в Китае подобные жертвоприношения отстаивают как почтенный экономический обычай. Но, говоря шире, если дочерей необходимо сократить, я предпочитаю твой метод – недосчитываться их; это лучше, нежели религиозно-истерические компромиссы Ориента.

– Слово даю, достопочтенный, – сказал Михал, – что не соображаю нисколько, о чем ты толкуешь.

– Это, – молвил Философ, – можно объяснить трояко: во-первых, недостатком умственной связности, сиречь ущербностью внимания; во-вторых, местными особенностями обустройства черепа или, вероятно, поверхностным, а не, наоборот, глубоким мозговым извивом; в-третьих же…

– А слыхал ли ты, – сказал Михал, – о человеке, которому ружейным выстрелом стесало скальп, и ему на макушку пришили донышко жестяной тарелки – так, что стало слышно, как у него там внутри мозги тикают, на весь белый свет – все равно что какие-нибудь часы «Уотербери»?[31]

– Не слыхал, – отрезал Философ. – В-третьих же, возможно…

– Это дочка моя, Кайтилин, достопочтенный, – смиренно произнес Михал. – Возможно, лежит она в канаве, и вороны выклевывают ей очи.

– От чего она умерла? – спросил Философ.

– Моя жена сказала одно: дочка, может статься, мертва, а может, ее забрали дивные, а может, подалась она следом за странником, при котором был музыкальный инструмент. Жена моя сказала, что инструмент тот – гармошка, сам же я думаю, что свирель.

– Кем он был – странник?

– Я его не видал, – произнес Михал, – но как-то раз поднялся на пару взгорков по холму и услыхал, как он играет: тоненькая такая музыка, писклявая, как жестяная дудочка[32]. Всюду искал я того человека по округе, но его ни слуху уже, ни духу.

– Э? – переспросил Философ.

– Всюду искал я… – повторил Михал.

– Я понял, – сказал Философ. – Ты на коз своих не смотрел ли, часом?

– Так деваться некуда было, а как же, – ответил Михал.

– Что они делали? – увлеченно уточнил Философ.

– Проказничали друг с дружкой по всему полю, вставали на задние ноги и такие выкидывали коленца, что я хохотал, покуда живот у меня не разболелся от их плясок.

– Это очень интересно, – сказал Философ.

– Интересно, говоришь? – спросил Михал.

– Говорю, – подтвердил Философ, – и по этой причине – большинство племен в этом мире в то или иное время…

– Это дочурка моя, Кайтилин, достопочтенный, – проговорил Михал.

– Я ею и занимаюсь, – молвил Философ.

– Благодарю тебя сердечно, – отозвался Михал.

Философ продолжил…

– К большинству племен в этом мире в то или иное время наведывалось божество, чье звание – Великий Бог Пан, однако о его посещениях Ирландии никаких записей не существует и в исторические времена, что совершенно точно, не ступала нога его на эти берега. Жил он премногие годы в Египте, Персии и Греции, и пусть империя его предположительно вселенская, повсеместность эта спорная – и прежде так было, и будет впредь. Тем не менее, сколь жестко ни пресекали бы его власть, никогда не останется он без царства, в коем полномочия его радостно и ревностно утверждаются.

– Не из старых ли он богов, достопочтенный? – спросил Михал.

– Из старых, – подтвердил Философ, – и приход его не предвещает этим краям ничего доброго. Догадываешься ли ты, с чего ему похищать твою дочь?

– Ни малейшего представления.

– Красива ли дочь твоя?

– Не мог бы сказать, поскольку никогда не водилось у меня мысли смотреть на нее так. Но доярка она хорошая – и сильна, как мужчина. Мешок муки берет под мышку проворнее моего, однако существо при этом робкое.

– Какой ни была бы причина, я убежден, что девушка – у него, и склонен думать, что навели его лепреконы Горта. Известно ли тебе, что они враждуют с тобой с тех пор, как погибла их птица?

– Вряд ли забуду – день и ночь терзают они меня муками.

– Не сомневайся, – сказал Философ, – уж где-где найдется то существо, так в Горт на Клока Море: иноземец он, куда же ему податься, если не направят его, а лепреконы знают всякую ямку и угол в этих местах с незапамятных времен. Я б сам сходил да побеседовал с ним, однако ничего хорошего из этого не получилось бы, – не будет никакого прока, и если ты туда отправишься. У того божества есть власть над всеми взрослыми людьми, а потому они либо напиваются допьяна, либо влюбляются в каждого встречного, да бедокурят и творят всякие непотребства, о каких я б не хотел тебе рассказывать. Подобраться к нему близко способны лишь малые дети, потому что не властен он над ними, покуда не дорастут они до возраста чувственности, вот тогда-то становится он им повелителем, как и всем прочим. Я отправлю к нему с весточкой двоих своих детей, скажу: если не поступит он подобающе – не оставит девушку в покое и не вернется в свои родные края, – мы пошлем за Энгусом Огом.