Городской дождь - [42]

Сверху и это можно определить на глаз. Если глаз намётанный, тренированный… Иногда летает один пилот- разведчик, иногда, в разгар путины, в запарку, да ещё при хмурой погоде, к нему подсаживают второго наблюдателя. Так что в самолётах этой самой промысловой разведки есть второе кресло…

Курил он с аппетитом, вкусно. У меня засосало в желудке. Я проглотил слюну и уже приготовился стрельнуть у него сигарету, но он опередил меня, ухмыльнулся.

— Ну и народ вы, газетчики! Надо куда, надо чего, хоть разбейся, а доберись, добудь! Без вас и солнце но взойдёт…

Я ответил, что это зависит не только от важности задания, но и от характера. Ненаписанная статья как заноза в душе. Она не даёт спать. А солнце взойдёт, конечно, он зря смеётся.

— Не смеюсь, — возразил он, придавливая окурок о грязные салфетки на блюдечке. — Мне это как раз нравится.

Туман из белого стал серым, затем чёрным, потому что спустился вечер, а за ним упала на землю ночь. Я много раз выходил на улицу. Похолодало. Замерцали огоньки, похожие на бельма. Я стоял и смотрел. Может, на Узком совсем нет тумана. Может, там туман подвижней и реже, потому что там море и ветер. Может быть, там огни не так слепы, а ночами, даже в туман, самолётам дают посадку на огни, если они видны… Может…

— Эй! Где вы там?! — услышал я за спиной знакомый недовольный голос. — Летим!

Пассажирские самолёты сиротливо остались ночевать на лётном поле, ещё запелёнатом туманом. А он пробился. Мы летели…

Толстый туманный покров лежал внизу, на земле, а вокруг была холодная чистая пустота, и рядом с нами лучились звёзды. Оттого что исчезала из глаз земля, они казались ближе.

Я люблю ясность неба, и близость звёзд, и эту коробочку самолёта за то, что она выкосит в птичьи просторы, но не отдаёт тебя целиком во власть бесконечной пустоты мироздания, а несёт на своих крыльях, послушных человеку, к другому человеческому обиталищу, другому теплу.

Звёзды плыли мимо огоньками каких-то далёких станций. Подревывал мотор. Сутулился в кресле молчаливый, словно бы онемевший пилот, про которого Ионна из справочного бюро сказала, что он просится на Узкий. Раза три я взглянул на мощную спину, но не нашёл фразы и ничего не сказал. Про баржи, про спор рыбаков с промышленниками было рассказано ещё у буфетного столика. Я только покашлял. Он не услышал или не обратил внимания.

Мы летели уже, наверно, час или больше. Я начал задрёмывать.

— Как вас зовут? — вдруг крикнул он.

— Виктор!

— А меня Сергей!

Зачем-то он поинтересовался мной, окликнул меня. Что-то хотел спросить? Я ждал. Он прибавил не сразу:

— Хорошо, что вдвоём летим. Не так всё же…

И не договорил.

— Конечно, — отозвался я запоздало, думая, что какой-то разговор всё же начнётся у нас. Но опять он надолго замолчал и ещё через полчаса потыкал вниз пальцем. В тонких, аккуратно расчёсанных ветром прядях тумана, играя, засветились огни рыбацкого посёлка на краю чёрной ямы моря.

— Узкий, — сказал он.

Мы держались берега, он знал его, на память называл каждую горсть огней знакомыми именами. Туман опять стал толще, огни городка, нашей конечной доли, залегли в вату, стали расплываться, пропадать… Слабо, намёком, пронырнули разноцветные искры посадочной полосы. Закололо во лбу. Мы резко снижались.

Сначала самолёт тронул колёсами шершавую землю, подпрыгнул, будто обжёгся, ударил по ней крепче и покатился. Я попробовал встать, чтобы посмотреть на руки Сергея, управляющие штурвалом, но кресло магнитом втянуло меня, ноги подкосились, я сел и ухватился за подлокотники. Так и держался за них, пока машина не остановилась.

Всё же это была воздушная машина, необычная. А я был на ней только грузом, пассажиром, довольно ничтожная роль и среднее самоощущение… Он же мог сделать что-то гораздо выше среднего… Вот в этом, наверно, можно ему признаться на аэродроме, в зале, где было тихо и пусто в этот час глубокой ночи. Но он не дал мне времени на отрепетированные похвалы в его адрес, сунул тяжёлую руку, сказал:

— Пока.

— Спасибо, — ответил я и остался один в зале, соображая, куда мне дальше — в штаб путины или сразу на причал, к сейнерам.

Рыхлый туман ещё жался к земле. Предутренний ветер колыхал его, стаскивал, сволакивал, и была надежда, что к утру здесь, на Узком, откроются земля и море.

Я шёл вдоль ограды аэродрома, вытирая ладонью щёки от тумана. На углу я остановился, точно споткнувшись. Туман оголил железные прутья ограды и выступ бетонной основы под ними. На этом выступе, сутулясь, сидел Сергей. Он меня не заметил или не хотел замечать. Может быть, надо было уйти, но я всё стоял.

— Что случилось? — спросил я.

Он по обыкновению ответил не сразу:

— Ничего…

Он сидел, а я всё стоял как столб. Сергей посмотрел на меня и шмыгнул носом, скособочив всё своё лицо. Смешно он сделал это.

— Сейчас я тебе, Витя, дам интересный материал для газеты… Ты летел на путину, на сейнеры старался успеть… Молодец! Баржи могут выйти в море и принимать там рыбу прямо из невода… А не наладится, распеки их, так!.. А я прилетел из-за женщины…

Он отвёл от меня глаза, в которых что-то блеснуло, как мне померещилось, а может, отразился свет фонаря…