Городомля: Немецкие исследователи ракет в России - [54]

Я в это время читал толстую книгу физика Бафиника «Результаты и проблемы естествознания». После этого шума я прервал чтение и собрался с мыслями. Я мог точно определить дату моей операции. Одиннадцатый день одиннадцатого месяца. День, когда в далекой стране на Рейне начинаются карнавалы. Это также день научно-исторического события. 11.11.1911 года было организовано общество кайзера Вильгельма с капиталом в 11 миллионов марок для нужд науки, в последующем преобразованное в общество Макса Планка.

Скоро меня вызвала операционная сестра. Я тут же поднялся и вышел полный достоинства, как актер, провожаемый несколькими парами глаз. Вышел, подобно Дантону, отправляющемуся на гильотину. Однако моя мина была преждевременной. Сестра вызвала меня, чтобы в соседнем помещении побрить мой живот и сделать мне укол морфия. Но, во всяком случае, он был сделан в преддверии предстоящей операции и для облегчения моего состояния во время клацанья по моему животу. Она отпустила меня в палату, предупредив, что операция возможно состоится через десять минут. Когда я после этой отсрочки был вызван опять, то, благодаря репетиции, мой выход из палаты удался с полным достоинством и самообладанием. И куда опять ведет меня сестра? В туалет.

Далее все было более серьезно. Меня ввели в приемную операционной. В стерилизованном помещении я был раздет медсестрой в перчатках и с марлевой повязкой. Я вошел в операционную, где меня ожидали четыре женщины: хирург, операционная сестра и две медсестры. Все четверо в белоснежных одеждах. Из-под марлевых повязок виднелись только живые глаза. Они мне напомнили стыдливых турчанок. Хирург и операционная сестра были в длинных резиновых перчатках. Операционный зал благодаря большим и высоким окнам выглядел очень светлым. По стенам блестели стекла шкафов с хирургическими инструментами. За окном был прекрасный солнечный зимний день с темно-синим небом. В середине зала стоял операционный стол. Я должен был на него лечь. Ловкие руки привязали мои бедра и предплечья широкими ремнями, затем покрыли белой простыней, оставив свободными только область живота и голову. Быстро смазали место операции йодом. Хирург стояла справа. Напротив нее на левой стороне ожидала ассистирующая операционная сестра. Возле моей головы справа и слева стояли две медсестры. С тем, чтобы я не мог видеть всю «live», над операционным столом повесили белое полотенце, образовавшее между моей головой и нижней частью тела непроницаемую стену. Тем не менее я мог кое-что видеть в зеркале висящего над операционным столом большого прожектора, который в этот светлый день не был включен. Но лучше, чем в зеркале, я мог прочитать весь ход операции по выражению лиц обеих медсестер, стоящих справа и слева от меня. Совершенно необычная перспектива. Снизу вверх я размышлял: что обозначает эта складка на лбу, внимание или озабоченность, или нечто худшее? О чем думают эти две девушки под марлевыми повязками? Мне сделали еще три нечувствительных укола в области живота. Я не должен напрягать живот, сжимать кулаки, я должен дышать свободно, предупредила меня операционная сестра. Ее рука постоянно лежала на моем сердце. Я чувствовал, как что-то быстро стекает с правой стороны моего живота. Я дышал спокойно. Боли не чувствовал. Но все тело покрылось испариной. Облегчением было, когда сестра вытирала пот с моего лба и лица. Я пытался взглядом выразить благодарность. Если бы я смог позже это нарисовать! Отражение в прожекторе. Дальше шнур от лампы и еще дальше эти глубокие загадочные фигуры, стоящие, как сфинксы. Я хотел вспомнить имя греческого философа. Нет, не Эпикур. Я вспомнил: «Эмпедокл!».

Сестра спрашивает, что я хочу. Я что-то громко сказал. «Нет, ничего, все в порядке». Затем я слышу голос врача: «Аппендикс в плохом состоянии». Я пытаюсь уловить объясняющий взгляд сестры, она кивает: «Он уже удален». Врач разговаривает с операционной сестрой. Складки на лбу моего сфинкса становятся глубокими. Временами я чувствую короткую колющую боль. Я стараюсь подавить стоны. Очаровательный голос: «Не хотите ли посмотреть на аппендикс?» Я: «Нет необходимости». Он висит перед моими глазами. Примерно двенадцать сантиметров длиной и два толщиной, гнойно-желтый и немного в крови. «Очень, очень плохой», — объясняет сестра. «Через три дня мог бы быть разрыв». Операция идет дальше. Врач просит журнал. Один из сфинксов, сидя за столом, пишет под диктовку врача. Я ничего не понимаю из их специальных терминов. Записываемые предложения остаются для меня пустым звуком. Из взгляда возвратившегося сфинкса понять ничего не могу. Они сосредоточены на ходе операции. Я тихонечко говорю. Губы едва шевелятся. Называю имена жены и детей. Я чувствую себя ужасно одиноким. Я говорю себе: «Сегодня одиннадцатое ноября. Сегодня небо сияюще-голубое. Временами — колющая боль. Затем я поражен. Все позади, действительно позади, операция закончилась. На всех лицах облегчение. Да не может быть? Медсестра вытирает меня насухо. Врач уходит. Я ловлю ее взгляд. Все еще закрытая половина цветущего свежего лица. Она бледна, на лбу крупные капли пота, но глаза выглядят жизнерадостно. Такая старательная девушка. Глубокая благодарность и восхищения охватывают меня. Меня несут обратно в кровать. Операция длилась три четверти часа. Я не отваживаюсь шевелиться в кровати. Но мне дают ясно понять, что я должен двигаться с первой минуты. Я спрашиваю своих трех соседей, тоже переживших операцию, было ли у них что-то прооперировано, кроме аппендикса. Но мне отвечают, что у всех — гнойный аппендицит. Я доволен, я рад. До следующего утра мне нельзя есть.