Города и дороги. Избранные стихотворения 1956-2011 - [4]

«Но нет меня в твоем условном мире…»

Но нет меня в твоем условном мире,

и тень моя ушла за мной вослед,

и падает прямой горячий свет

на мой коряворукий силуэт.

Опять моя отрада мерить мили

в грохочущих, как театральный гром,

грузовиках, ободранных кругом,

и взмахивать рукою, как крылом.

Одни дороги мне остались милы,

и только пыльный плавленый асфальт

из-под колес бормочет: – Не оставь,

не доезжай, Наталья, до застав.

Одни дороги мне остались милы.

Опять моя отрада мерить мили.

Но нет меня в твоем условном мире.

«Окраины враждебных городов…»

Окраины враждебных городов,

где царствует латиница в афишах,

где готика кривляется на крышах,

где прямо к морю катятся трамваи,

пришелец дальний, воздухом окраин

вздохни хоть раз, и ты уже готов,

и растворён навстречу узким окнам,

и просветлён, подобно крышам мокрым

после дождя, и все твое лицо

прекрасно, как трамвайное кольцо.

Сочинено в Риге.

Суханово

Безлиственная легкость

пустых апрельских рощ,

зеленый мох, прозрачный

ручей, холодный хвощ.

Беспамятная легкость

как сном размытых слов,

прозрачный день, зеленый

осинник в сто стволов.

Реки изгиб холодный,

и в дальнем далеке

скрипит прозрачный ветер

в румяном ивняке.

«Здесь, как с полотен, жжется желтый полдень…»

Здесь, как с полотен, жжется желтый полдень,

и самый воздух, как печаль, бесплотен,

и в полной тишине летучим войском

висят вороны в парке Воронцовском.

Но ветхая листва из лет запрошлых

к моим локтям цепляется, к ладошкам

прокуренным, и в спутанные кудри

пустой кустарник запускает руки.

Я так далёко отошла от дома,

как самолетик от аэродрома

в густом тумане в темень отплывая…

Жива, мертва, листва или трава я?..

…висят вороны в парке ⇨ Воронцовском. Воронцовский парк – на окраине Москвы, в Новых Черемушках, возле моего тогдашнего места работы.

«…и теплых желтых звезд мимозы…»

…и теплых желтых звезд мимозы

до лета нам не сохранить.

И Ленинградского вокзала

привычно резкая тоска,

как звон сухого тростника

среди сыпучего песка.

«Страстная, насмотрись на демонстрантов…»

Страстная, насмотрись на демонстрантов.

Ах, в монастырские колокола

не прозвонить. Среди толпы бесстрастной

и след пустой поземка замела.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А тот, в плаще, в цепях, склонивши кудри,

неужто всё про свой «жестокий век»?

Страстная, насмотрись на демонстрантов… ⇨ Первые московские демонстрации (на которых я, впрочем, ни разу не была) проходили на Пушкинской (Страстной) площади, у памятника Пушкину.

Точками заменены две первых строки второго четверостишия, печатавшиеся в первой публикации, – потом я их сочла слишком заужающими смысл.

А тот, в плаще, в цепях (…) неужто всё про свой «жестокий век»? ⇨ Памятник Пушкину, как многие памятники ХIХ века, по земле окружен цепями.

…склонивши кудри… ⇨ «Когда сюда, на этот гордый гроб / Пойдете кудри наклонять и плакать» (Пушкин, «Каменный гость»)

Беляево-Богородское

Окраина, столица сквозняков,

где вой волков моей любови вторит,

где только снег в снегу тропинку торит,

где в дверь звоно́к длинён, как звон оков,

где зво́нок смех, как щелканье подков,

а слезы горячи, легки и горьки,

а горечь их, как санки с белой горки,

скатилась и просохла на щеках…

Столица слез и снов на сквозняках.

На этой московской окраине несколько месяцев в 1967 я снимала квартиру. Москва здесь кончалась, на другой стороне улицы (за которой теперь расположен Теплый Стан) не было ничего, кроме ветра, который налетал с такой силой, что валил телефонные будки.

«Волхонка пахнет скошенной травой…»

Волхонка пахнет скошенной травой,

словно Ван Гог прошелся по пригорку,

а граф Румянцев, скинув треуголку,

помахивает вверх по Моховой,

помахивает вострою косой,

покачивает острою косичкой,

но пропорхни по тротуару спичкой —

и полыхнет Волхонка полосой,

потянется от скверов и садов

чистейшая, душистейшая копоть,

и лопаться начнут, в ладоши хлопать

камни обоих Каменных мостов.

А мне, посредь пустынной мостовой

сгибая и распахивая локоть,

по Моховой, по мху сухому плакать,

поплачь, поплачь, как тетерев-косач,

скоси глаза, уставься в небеса,

не уставай, коси, не остывай,

сухою и горячею травой

пропахла кособокая Волхонка,

а город тих, как тихнет барахолка,

когда по ней проходит постовой.

Волхонка пахнет скошенной травой, / словно Ван Гог прошелся по пригорку, / а граф Румянцев, скинув треуголку, / помахивает вверх по Моховой… ⇨ На Волхонке находится Музей изобразительных искусств с пейзажами Ван Гога (замечу, что и с двумя разными «Стогами» Моне, но его я почему-то косцом не представляю), а на Моховой – бывший Румянцевский музей (во время написания стихотворения – Библиотека им. Ленина; впрочем, в это время и Моховая вместе с Охотным рядом называлась проспектом Маркса – никогда не признавала, ни разу в жизни не произнесла).

…камни обоих Каменных мостов. ⇨ Большой Каменный мост (через Москву-реку) находится прямо рядом с вышеописанным местом действия. Малый (через рукав той же реки) – сразу за Большим.

«И горы глухи, и долины дики…»

И горы глухи, и долины дики,

туманный смутен мост,

и вбиты в небо белые гвозди́ки

рассветных звезд.

И на краю земли

в окне кружится занавеска,