Города и дороги. Избранные стихотворения 1956-2011 - [3]

иду в метро.

2

Но Кюхля Дерпту предпочел

водовороты декабризма,

от Петербурга слишком близко

спасительный тот был причал.

Нет, пол-Европы проскакать,

своею жизнью рисковать

в руках наемного убийцы

и, воротясь к земле родной,

как сладостною пеленой,

кандальной цепию обвиться.

3

Г. Корниловой

Господи, все мы ищем спасенья,

где не ищем – по всем уголкам,

стану, как свечка, на Нарвском шоссе я,

голосую грузовикам.

Знаю ли, знаю ли, где буду завтра —

в Тарту или на Воркуте,

«Шкода» с величием бронтозавра

не прекращает колеса крутить.

Кто надо мною витает незрим?

Фары шарахают в лик херувима.

Не проезжай, родимая, мимо,

и́наче все разлетится в дым.

Не приводят дороги в Рим,

но уходят все дальше от Рима.

…еду в Юрьев… (1); Но Кюхля Дерпту предпочел… (2); Знаю ли, знаю ли, где буду завтра – в Тарту или на Воркуте… (3) ⇨ Юрьев, Дерпт, Тарту – три названия одного и того же города.

…по улице Бродского / иду в метро. ⇨ Улица художника Бродского в Ленинграде – ныне в СПб снова Михайловская. В стихотворении она, конечно, «переименована» в честь ссыльного поэта. После смерти Иосифа я закончила свою статью о нем вопросом, не переименовать ли ее обратно.

Но Кюхля Дерпту предпочел / водовороты декабризма. ⇨ «Приезжай в ерпт, Дерпт – хороший город» (так зовут Кюхельбекера в Дерпт в романе Тынянова «Кюхля». Мне – но уже после этой поездки – неоднократно повторяли эту фразу мои тартуские друзья). Ср. «Давно б на Дерптскую дорогу / Я вышел утренней порой (…) Но злобно мной играет счастье: / Давно без крова я ношусь, / Куда подует самовластье…» (Пушкин, «К Языкову»).«Шкода» с величием бронтозавра… ⇨ «Шкода» – один из тех грузовиков, которые никогда не останавливались, чтобы подобрать меня; другой – «Татра», по существу здесь фонетически (вплоть до рифмы «завтра – бронтозавра») подразумеваемый.

Не приводят дороги в Рим… ⇨ Возражение на расхожее утверждение о том, что все дороги ведут в Рим. (Рима «не существовало» – как и Флоренции.)

«Прохожий – проходи…»

Прохожий – проходи!

Проезжий – проезжай!

Свеча в окне чади,

и стынь в вагоне чай.

И все при деле так,

что некогда взглянуть

по сторонам, и так,

что не о ком вздохнуть.

При деле, как свеча,

как чашка с кипятком,

как инвалид, стуча

в полтинник пятаком,

в зубах зажав картуз

и, глядя, что дают,

скосив глаза ко рту.

Но тут не подают.

Качается вагон,

качается костыль,

и кажется ногой

дубовая бутыль,

и горлышком об пол,

и горлом о косяк,

и всем лицом в подол,

совсем глаза скося.

Припав к теплу колен,

локтей, кистей, колец,

почуяв, захмелев,

качаниям конец,

при деле, как в огне

темнеющий фитиль,

как наотлет к стене

отставленный костыль.

Тоску в тоску продев,

как тень свечи в углу,

при деле, как предел

и роду, и числу,

как недопитый чай,

качаемый в пути…

Прохожий, проезжай.

Проезжий, пролети.

Сюжет этого стихотворения Н. Я. Мандельштам резюмировала: «Так он у вас еще и даму нашел».

«Сила соленого ветра…»

Сила соленого ветра,

света, листвы и воды,

свитер небесного цвета,

выцветший до слепоты,

лодка, стучащая в дальних

во́лнах, и вскрик на песке,

след мой невысохший вдавлен

в дюны, песок на виске.

«Говорить разучусь…»

Говорить разучусь,

не совсем, так по-русски,

со всеми разлучусь,

не навек, так на годы,

нет меня ни

у Невы, ни у Таруски,

переменила

я слова и глаголы.

Свинцовые волны,

чужое море,

сосновые чёлны,

сухие весла,

а паруса

проедены молью,

а голоса

шуршат, как известка.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но и там меня нету,

сколько зим, столько лет,

проплывя через Лету,

простывает мой след,

остывает горло,

холодеет щека,

и рука примерзла

к руке на века.

…нет меня ни / у Невы, ни у Таруски... ⇨ Таруска – река, протекающая в Тарусе Калужской обл. Стихи выглядят сделанным за десять лет вперед предсказанием эмиграции (хотя здесь имеется в виду лишь «эмиграция» в чужую речь – см. ниже), когда никакого намека на ее возможность не было и никакого желания, естественно, тоже.

…переменила / я слова и глаголы. ⇨ Ср. «Мне хочется уйти из нашей речи…» (Мандельштам).

…проплывя через Лету… ⇨ Объяснять ли в примечаниях, что такое Лета? Пожалуй, один раз: река забвения в царстве мертвых (у древних греков). Но еще и «там, у устья Леты-Невы» (Ахматова, «Поэма без героя»). Лета (в обоих этих соотнесениях) будет встречаться у меня неоднократно.

Неоконченные стихи

А. Рогинскому

Уж за полночь, и фонари

горят через один,

теперь до утренней зари

по городу броди.

Ночь соскребла с фасадов год

и соскоблила век,

и город пуст, как огород,

но город, как ковчег,

плывет, плывет и вот вплывет

в рассветный холодок,

и меж окон и у ворот

проступит век и срок,

и ты очнешься на мосту,

над Яузой, в слезах…

Арсений Рогинский, которому посвящено стихотворение, – тогда юный студент Тартуского университета, один из двух ленинградцев, которых я в то лето водила по Москве и сумела убедить в красоте города. Позднее – историк, архивист, политзаключенный, негласный редактор исторических сборников «Память», представителем которых на Западе я была. Теперь москвич и главный человек в «Мемориале».

…над Яузой, в слезах. – Яуза – приток Москвы-реки.