Город заката - [27]

58

Когда Иисус Навин вместе с Ковчегом Завета перешел Иордан, обрезал всех, кто оставался необрезанным в пустыне и установил лагерь в Иерихонской долине, ему явился Господь и сказал: «Теперь Я откатил от вас проклятие египетское». После этого Иисусу Навину явился ангел-загадка, назвавшийся вождем воинства Господа. Иисус поклонился ему, и началась осада Иерихона. Вопрос в глаголе «откатил» — «гилгул». В синодальном переводе вместо него использован «снял» (проклятие). В Новом Завете перед вестью о воскрешении камень откатывается от гроба. Видимо, почти магический английский оборот — символ свободы, воплощенный в рок-н-ролле, — rolling stone — имеет в виду именно тот самый откатившийся камень Нового Завета. Кроме того, «гилгул» означает также круговое движение, совершаемое душой при перерождении. То самое место, где Иисусу Навину было объявлено об откате с евреев египетского проклятия, есть большой секрет современной археологии: усилия найти Гилгул весьма значительны. Но самое интересное и главное — иное: «гилгул» значит «откатить» — проклятие или камень. «Закат» — действие не столько обратное «гилгулу», сколько однокоренное «откатить» в русском языке и уж точно родственное понятию кругового движения, совершаемого при перерождении дня в ночь и ночи в день. Уверен, что необходимо думать об Иерусалиме, где откатываются камни, солнце и египетские проклятия, где человек перерождается и становится свободным. Иными словами, Иерусалим и мог бы быть тем самым искомым Гилгулом.

59

Иерусалим с его сутью — сутью Храма — есть единственное место, где в пустырях и камнях воплощается мечта многих мертвых и живых людей. Этот город обладает неповторимым ландшафтом, уникальным воздухом — его нельзя ни умалить, ни забыть. Иерусалим не столько произведение искусства, как иные города, сколько — произведение надежды: на избавление и вечную жизнь. Его роль во Вселенной уникальна. Он — залог будущего. Человек покидает мир, а Иерусалим остается, ибо остается надежда. Иерусалим делает надежду вещной, уравнивает ее с настоящим. Здесь слеза обретает облегченье, и суть сердца становится зримей.

60

БЕЛЫЙ ГОРОД

I

На мраморной доске шахматы из аметиста.

В окна сад перекипает бугенвиллией,

благоухают плюмерия и олеандр;

над соседней кровлей левитирует

бронзовый Будда, беременный солнцем.

Такова квартира в Рехавии, в ней на потолке

из флуоресцентной бумаги наклеены звезды.

И когда Будда закатывается за кровлю,

а сумерки втекают в сад и окна,

бумажное созвездие тлеет над изголовьем.

II

Лунное тело перед балконной дверью,

распахнутой в заросли роз и шиповника, —

не решается сделать шаг: будущего

              не существует.

Самое страшное во взрослой жизни —

не то, что время истаяло, а невозможность

застыть, уподобиться шпанской мушке,

утопающей в слезе вишневой смолы.

В Суккот поются нигуны, псалмы и песни.

Окна распахиваются Малером, Марли, Верди…

Воздух дворов зарастает монетами цдаки —

серебро и медь заката ссыпаются каждому

              в душу.

III

Мир в это время года состоит из благодарения.

Солнце падает в пять часов пополудни,

будто торопится к началу дня, как в детстве

хотелось скорей заснуть, чтобы вновь

              насладиться утром.

Человек состоит из голоса и горстки

              воспоминаний.

Город, в котором он идет, подобно игле

              в бороздке,

по узким, заросшим доверху камнем улочкам,

заново извлекает одному ему ведомую мелодию.

IV

Месяц отдыха и половодье праздников.

Розы, шиповник, плюмерия отцветают,

их ароматы слабеют и оттого печальны.

Месяц Юпитера, катящегося слезой по скуле,

месяц полной луны, висящей над городом,

как великолепный улей — мыслей, томлений,

              грез.

Эти пчелы собирают нектар с наших душ.

В лунном свете руины особенно прекрасны.

Черепица обрушенных кровель похожа

              на чешую.

Ангелы проносятся над улицами,

заглядывают в окна и, помешкав,

вытаскивают из них за руки души.

Некоторых возвращают обратно.

V

Гемула спит безмятежно, простыня

чуть колышется над ее дыханием.

Лунный луч гадает по ее ладони.

Горлинка в кроне вздрагивает во сне.

Облака проплывают на водопой к морю.

Гемула утром потягивается перед окном.

И склоняет голову, когда луч надевает

              на нее корону.

В полдень в саду плачет, как птичка, котенок.

Но Гемула не слышит, перебирая вместе

              с Шопеном

в четыре руки клавиши; грудь ее полнится

              колоколом звука,

руки колышутся, пальцы бегут сквозь вечность.

VI

Жаркий воздух движется в кронах сосен.

Немецкая колония полна тени и кипарисов.

Гемула обнимает весь воздух руками.

Дочь аптекаря Занделя, храмовника, почившего

вместе с соратниками на берегу Аделаиды,

еще до войны умерла от туберкулеза. С тех пор

каждую ночь возвращается в эти руины,

чтобы погладить двух львов у порога отчего дома в

Эмек Рефаим — Долине Гигантов,

месте, где когда-то обитали двухсаженные

              големы —

сделанные еще Сифом солдаты-великаны.

VII

Под ней проносятся купола, минареты,

              мечети…

Бога не только нельзя представить,

но и Храм Его невозможно узреть.

Гемула пролетает над Сионскими воротами

и аккуратно присаживается на кровле,