Город ненаступившей зимы - [13]

— А я знаю, где дядя! — вдруг разрядил напряженную обстановку Витюша, сидевший меж бабушкой и дедушкой, и сосредоточенно жевавший гречневую кашу с сосиской.

— Где? — хором набросились на него старики.

— Во дворе, у мангала, — спокойно ответил ребёнок и деловито отправил в рот очередную ложку не в меру разваренной крупы.

— Ну, что ты фантазируешь? — осудительно вопросила вошедшая в комнату Оксана. — Давай, доедай, и компот, вот, пей!

Она поставила на стол стакан с рубиновым напитком и, убедившись, что в тарелке осталось всего на пару ложек, жестами показала сыну, мол, «поторапливайся». Ребенок лихо зачерпнул кашу ещё дважды и протянул матери пустую тарелку.

— А он, правда, во дворе был! — изрёк ребенок с набитым ртом.

— Ага, — покачала головой Оксана. — Ешь молча! Брехло мелкое…

— Правда! — пискнул пацан, и поперхнулся.

— Ох, горе ты луковое! — крякнул дед и принялся хлопать ребенка по спине, пока тот не прокашлялся.

— Вот! Видишь? — прикрикнула мать. — А если бы задохнулся? Сколько раз говорила — не разговаривай с набитым ртом! Весь в отца…

— Хм… Только вот, в какого? — прошептал Владимир Иванович себе в усы, когда слова уже не могли угнаться за скрывшейся на кухне женщиной.

* * *

— У меня в голове не укладывается, — признался Сергей. — Как так-то — умер. Я же здесь! Я же живой!

— Да, здесь. Но, живой ли? — прищурился Вайнштейн, потом схватил нож и, с быстротой несвойственной старику, вонзил Булавину в плечо. — Что есть жизнь? Ты никогда об этом не задумывался?

Он вынул из плоти собеседника нож и положил обратно на стол. Сергей, наверное, должен был упасть без чувств, хотя бы от шока. Однако, лишь на секунду ощутил испуг. Потом вновь воцарился эмоциональный штиль. Он пощупал руку — раны не было, только надрез на рубашке.

— Так, что такое жизнь? — повторил вопрос Вайнштейн.

— Жизнь… — замялся инженер. — Это жизнь! Что за дурацкие вопросы?

— Это они тебе кажутся дурацкими. Пока кажутся… Вот, пробудешь здесь какое-то время — начнешь смотреть на эту «дурость» совсем по-другому.

— А где это — здесь? — наконец Сергей задал вопрос, которого ждал от него сосед.

— Во-о-от! — протянул старик. — Ты начинаешь спрашивать о правильных вещах! Но никто не знает, где это «здесь».

— Тогда на кой чёрт эти вопросы, если никто, всё равно, ничего не знает? — возмутился Булавин.

Старик, почесал аккуратно остриженную бороду, улыбнулся. Ему было безмерно радостно, но виду он, конечно, не подавал. Лишь глаза… В них явственно читалось бездонное одиночество. Не нужно быть психологом. Достаточно просто в них взглянуть. Но, теперь в выцветших от времени голубых колодцах загорелись огоньки надежды. Он встретил того, кого знал при жизни, хоть и разница в возрасте по ту сторону смерти казалась огромной. Но здесь это не имело значения. Значение имело лишь то, что у него появился новый собеседник. А здесь это ценилось гораздо больше, чего бы то ни было. Старик знал — в отличие от других, у Сергея найдётся достаточно причин, чтобы остаться тут надолго. Чувствовал. А чувствам доверять уже научился.

— Ты зря психуешь, — снисходительно произнёс Вайнштейн. — Здесь незнание не порок. Просто данность. Вот, что ты знал о смерти и том, что там, — стрельнул он взглядом в потолок, — после неё?

— То же, что и все, — откровенно ответил Сергей. — Что есть рай, есть ад. Не верил особо, конечно… А так — я даже и не задумывался серьезно.

— Никто не задумывается. Ну, почти никто, — исправился старик. — Я сам, до поры до времени, думал о том, что «после» ничего нет. Просто не стало тебя, и всё тут. Потом уверовал, в старости. А потом, — усмехнулся он, — понял, что всё это придумали люди. Живые люди! Откуда им знать-то?

— Так, где мы? — воззрился на старика инженер. — Это ад? Или, может, рай? Или царство мёртвых, какое-нибудь?

— Откровенно — я толком не знаю. Знаю только, что сюда попадают люди, которые умерли как-то неправильно.

— Неправильно? — выпучил глаза Сергей. — Это как, в твоем понимании?

— Это каждый раз по-разному, — признался пенсионер. — Были здесь те, кто по глупости, были те, кого убили, были, кто сам покончил с собой. Но, так или иначе, — умудрённо поднял он вверх указательный палец, — что-то людей держит рядом с живыми.

— И что же держит тебя? — после некоторых раздумий спросил Булавин.

Вайнштейн только пожал плечами.

— Старый ты дурак! — промолвил Сергей, причем, не со злобы, не для того, чтобы обидеть или выпустить пар, просто так — потому, что это оказалось первым пришедшим на ум.

Вайнштейн в ответ, лишь по-доброму улыбнулся.

— А твой отец говорил «старый еврей», — весело, но с какой-то грустинкой, напомнил Вайнштейн.

— И это тоже, — согласился Сергей. — И дурак и еврей… Странная комбинация, не находишь?

— Нахожу, — Вайнштейн посерьезнел. — Ты, я вижу, успокоился?

— Да, вроде… — предположил Булавин.

— Это очень хорошо! — резюмировал старик. — Более того — это редкость.

— Почему? — не понял инженер.

— Ты помнишь, каким прибежал в эту квартиру?

— Ну, — кивнул Сергей, — перепуганным, наверное…

— Нет. Это был больше, чем испуг, поверь мне. Я такого навидался здесь, — Вайнштейн, как-то резко погрустнел. — Большинство тех, кто сюда попадает — сходят с ума, причем в первый же день, точнее сутки. Ночью здесь жутко…