Вы когда-нибудь задумывались о смерти? Конечно, задумывались. Зачем я, вообще, спрашиваю?! Каждый из нас думал о ней не раз и не два… Эти мысли пугают и, одновременно, завораживают. Они отталкивающие и, вместе с тем, по-своему притягательные. Думать о ней страшно, но так интересно… Ведь, каждый размышлял на тему: что там, после? Что находится за той гранью, которую прочерчивает сама судьба? А может, и нет никакой судьбы? Может, наше индивидуальное бытие соткано из обстоятельств и не более? При таких внутренних поисках, как правило, мы находим для себя больше новых вопросов, чем ответов.
И каждый, после своего собственного расследования, перед сном или за чашкой кофе, отбрасывает его результаты подальше — в самый тёмный угол. Они лежат там, вместе со всем остальным хламом ненужных умозаключений, пока само сознание не проведёт генеральную уборку. Просто, возьмёт метлу и сметёт всё вместе на старый жестяной совок, чтобы отправить, вызывающий аллергию и душевные хвори, сор в мусоропровод.
Мы почти никогда не вспоминаем о мыслях, к которым пришли, когда думали о Ней. Ведь, гораздо интереснее гадать, нежели шлифовать, словно необработанный алмаз, зыбкое умозаключение, превращая его в рабочую гипотезу. Нам страшно потому, что проверка её подлинности может быть только одна — самому заглянуть за грань. Там-то будет всё понятно — в чем был прав, в чем заблуждался. Возможно, станет даже смешно, когда вспомнишь мифы и легенды народов мира о загробном царстве, а может, будешь рад тому, что когда-то читал эпосы и знаком с правилами хорошего тона по эту сторону границы.
В конце концов, мы гоним от себя мысли о смерти, даже если мотив наших размышлений чисто философский. Мол, какая разница? По ту сторону всё станет на свои места, и мы узнаем всё и вся.
Я долго думал о жизни и смерти. И, почему-то, мне кажется, что у многих из нас эпилог может оказаться гораздо ярче, чем вся прижизненная повесть…
Последние шесть лет Сергей Булавин провёл вдали от дома и теперь, возвращаясь обратно, открывал для себя свой небольшой провинциальный городок заново. По крайней мере, ему так казалось. Вроде бы, с детства знакомые улицы были живее и ярче, чем в воспоминаниях. Деревья, что высились по обе стороны главного проспекта — зеленее и выше. Уличные торговцы, выстроившиеся около вокзала — приветливее и добрее, чем есть на самом деле. От областного центра родной город Булавина находился в, каких-то, двадцати километрах.
Однако, разница в колорите между миллионником и городишкой, где проживало чуть больше семидесяти тысяч жителей, была разительной. Конечно, цивилизация не обошла малую Родину Сергея стороной — имелись и торговые центры, и многочисленные салоны красоты и сотовой связи, и различного рода забегаловки-фастфуды, на любой вкус и кошелёк. Однако, если большой город, по сути, и состоял из всей этой мишуры, то здесь она смотрелась, скорее, как нечто инородное и причудливое, совсем не вписывающееся в общую картину.
Возможно, это было лишь индивидуальным ощущением. Ведь, он вырос, когда городок был просто городком и никаких ярких проявлений «высокотехнологичной культуры потребления» в нём не наблюдалось. Вообще, на фоне трехэтажных домишек, зеркальный, блистающий огнями реклам, торговый центр, смотрелся как космический корабль, приземлившийся посреди стоянки кроманьонцев. Возможно, подобное мнение являлось предвзятым, но ровесники, а, тем более, люди старшего поколения, как правило, были солидарны, несмотря на то, что сами любили побродить по этому «городу в городе».
Шесть лет Сергей был далеко и не видел последних преобразований, а потому смотрел на всё особенно внимательно, пытаясь нащупать в памяти зарубки — как было «до» и сравнить с тем, что стало «после». По правде сказать, он был очень рад вернуться, несмотря на то, что последние годы провёл в весьма неплохом месте.
Булавину посчастливилось попасть в команду проектировщиков электростанции, которую русские подрядчики возводили в Черногории. Объект сдали вовремя, качеством заказчик, в лице правительства республики, остался доволен. Поскольку работа шла в тесном взаимодействии с местными инженерами, то, по окончании грандиозной стройки, у большей части русской команды сложились с аборигенами почти дружеские отношения. В итоге, Сергею предложили остаться в стране, в качестве консультанта. Фирма была не против, поскольку вела в Черногории ряд других проектов, к которым его периодически планировалось привлекать. Так, почти на две с половиной тысячи дней, Булавин стал почти что балканцем.
Нельзя сказать, что ему не понравилось жить в этой стране. Напротив! Приветливые люди, хороший климат, социальные блага, общительные милые женщины… В свои сорок два, крайнее в данном списке являлось, лично для него, далеко не последним. Женщин Сергей любил всегда — много и жарко. Своей семьёй обзавестись так и не получилось, да и думалось об этом, как о чём-то далеком. Может быть… Когда-нибудь… А пока, как-то, всё некогда, да и незачем, как ему казалось.
Своё отношение к этому вопросу Булавин поменял ровно в тот момент, как получил электронное письмо от брата. Ничего необычного. Просто, тот рассказывал как жизнь, да подкреплял написанное фотографиями. В тот раз прислал фото с какого-то праздника. То ли с Девятого мая, то ли с чьего-то Дня Рождения. И один снимок очень сильно зацепил Сергея. На нем были все самые родные. У мангала, вертя уже подрумяненный шашлык, сидел брат Колька. По другую сторону стального короба, так же на корточках, примостилась его жена Оксана. Их сынишка Витька — был меж ними и дул в мангал, видимо пытаясь вернуть жар начинающим остывать углям. Позади расположившись пожилые родители. Отец уже оторвал от дворового столика рюмку на длинной ножке. По лицу матери было видно, что это движение не ускользнуло от её проницательного взора, что был строг и направлен не в объектив фотоаппарата, а на, пропитанного атмосферой празднования, супруга.