Город ненаступившей зимы - [2]

Когда Сергей увидел это фото, в нем что-то, будто, щелкнуло! Стало отчётливо понятно, что его место не в какой-то там Черногории, а в такой контрастной, но родной России, вместе с ними! Он должен быть на этом фото. Он хотел там быть…

В скором времени инженер завершил все неотложные дела, попытался, как мог, объяснить нанимателям о внезапно нахлынувшем чувстве «Русской тоски», которого иноземцам не понять, собрал вещи и сел в самолёт. По прилету, не стал брать такси, а решил проехаться на рейсовом автобусе. С солидным багажом, состоящем из рюкзака, чемодана и дорожной сумки, это было не шибко удобно. Однако, неспешный просмотр панорамы проплывающих мимо родных мест, как ему показалось, с лихвой компенсировал все неудобства.

Когда старый «Мерседес», уже давно списанный на своей Родине, но который год трудящийся на карман российских пассажироперевозчиков, со скрипом распахнул свои двери, Сергей перепрыгнул сразу через две ступеньки, ощутил под ногами землю родного городка и глубоко вздохнул. Воздух был суше, чем тот, к которому успел привыкнуть за последние годы, но эта разница показалась очень приятной. Он вернулся домой! Таким и должен быть домашний воздух. Чуть сладковатым от пыли, игриво, но ненавязчиво щекочущим жадные ноздри.

Несмотря на скарб, что в общей сложности тянул килограммов на пятнадцать, инженер решил пройтись пешком, вместо того, чтобы что бы изнывать в духоте маршрутного такси. Небольших автобусов, рассчитанных всего на десяток пассажиров, по городу курсировало лишь пять штук. Но маршруты были короткие и, к тому же, кольцевые. Потому, об ущербности внутреннего транспортного сообщения речи не шло — каждые десять минут жёлтая «ГАЗель» гостеприимно распахивала свой зев, на каждой из тридцати двух остановок, обозначенных по единственному маршруту.

Сергей спешился на станции «Рынок» — это считался центр. Хотя, в топографическом плане, это был скорее Юго-восток. Но, кого вообще могли интересовать такие частности? К родительскому дому можно было пройти двумя путями. Короткий пролегал через дворы пятиэтажных коробок, небольшую полосу частного сектора, стадион, и ещё нужно было смерить пару сотен метров мимо навечно законсервированной стройки. Длинный же предполагал променад по центральной улице, затем поворот под прямым углом, плутание по дворам, и наискосок, опять же, мимо «вечной стройки».

Сергей выбрал второй вариант. Очень хотелось растянуть путь. Не потому, что не желал, как можно скорее, увидеть родных. Просто, в этот день хотелось прогуляться по тем местам босоногого детства, навьюченной подростковыми переживаниями юности, зеленой гибкой молодости. Конечно, и детство и отрочество, проходило, по большей части, как раз в подворотнях. Но с главным проспектом были связаны самые яркие моменты.

Когда Сергей Владимирович, был просто Сережкой, то самые желанные, на тот момент, вещи, покупались родителями на рынке или в универмаге. Сколько счастья было в глазах маленького Сережи, когда мама или папа, закрывая спиной прилавок, чтобы растянуть интригу, потом вручали сыну какую-нибудь машинку или книжку-раскраску, о которой тот долго мечтал. И потом вся дорога домой преисполнялась настоящей детской беспримерно искренней радостью, когда в руках вертелась новая игрушка. Причём, нести нужно было именно в руках и никак иначе! Чтобы все видели — вот как родители любят!

И сейчас, Сергей шёл, улыбаясь своим воспоминаниям. Он был так же счастлив, как и тогда — много лет назад. Только теперь не нужны были никакие подарки. Память, о тех, что родом из детства, являлась, сама по себе, самым лучшим подарком, для такого взрослого мальчика, по имени Серёжа.

* * *

— Ты звонил или опять забыл? — с вызовом интересовалась пожилая, слегка полноватая женщина у своего супруга.

— Да выключен у него телефон, говорю же тебе! — почти взмолился мужчина.

— Выключен!.. Небось, опять всё поперепутал с похмелья! Ух! — женщина картинно замахнулась на мужа и тот, так же картинно, скукожился, изображая сосредоточение страха, пред карающим подзатыльником супруги. — Дай бумажку! Сейчас сама позвоню.

— Пожалуйста! — старик взял со стола замусоленный листок, долгое время лежавший без дела в портмоне и протянул жене.

— Предпоследняя — это один или семь? — бросила женщина, застопорившись посреди набора номера.

— Семь.

Удовольствовавшись пояснением, она набрала две последние цифры, выслушала дежурную фразу автоответчика, повествующую о том, что абонент недоступен и бросила трубку. Затем промедлив секунду, принялась за набор снова.

— Ну, чего ты эти кнопки, будто клопов, давишь?! Сказано же — не-до-сту-пен! — раздельно отчеканил муж.

— А вдруг это не семёрка, а единица? Вдруг, ты всё опять напутал, пьянь?!

Владимир Иванович Булавин уже давно привык к тому, что жена обзывает его пьянью. Причём, привык настолько, что давно перестал обижаться и принимал это, всего-навсего, как некое дополнение в обращении к его персоне. На самом деле пожилой мужчина пьяницей не был. Да, выпивал. Но, отнюдь, не каждый день и, почти всегда, в меру. Однако, если был повод — без приконченного полулитра день не заканчивался.