Город на воде, хлебе и облаках - [9]

Шрифт
Интервал

– Да ведь вот же гой! Крещенный еще в пятнадцатом веке! До Реконкисты! Ведь вы, уж и не знаю, как к вам теперь обращаться… А, вот… Так ведь вы ж, батенька, маран. То есть еврей, конечно, но не совсем! И не тварь дрожащая, а право думать имеющий в славный день Шаббат!

Евреи пытались замять бестактность реб Гурвица, ибо под давлением внешних обстоятельств типа смерти еврей может для вида принять веру иную, но этническая составляющая еврейства от него никуда не денется. Выкрест Спиноза, атеист Ботвинник, троцкист Троцкий как были евреями, так ими и остались. Так что нечего и негоже. Просто как-то некрасиво…

Но Гутен Моргенович де Сааведра на выпад реб Гурвица отреагировал достойно. Он обмахнулся красным в белый горошек платочком и сказал:

– Побрить этого чертова Шломо Грамотного к чертовой матери!

И в это время Шаббат закончился. И все евреи отправились по своим делам.

А пока они отправляются по своим делам, я должен поведать вам историю происхождения прозвища «Грамотный» молодого человека Шломо, пытающегося удалить Осла с площади Обрезания.

История прозвища Шломо Грамотного

Сразу должен вам сказать: папа Шломо Грамотного еще до того, как Шломо стал Грамотным, и до того, как он стал Шломо, внешне был так себе еврей. Не из тех, которые из знания делают фетиш, чтобы потом из фетиша делать деньги. Звали его, как я уже говорил, Пинхус Гогенцоллерн, но не потому, что он действительно был Гогенцоллерн, а потому, что он так считал. Кто может запретить еврею носить фамилию Гогенцоллерн, если другие Гогенцоллерны ничего не имеют против? А чего им иметь против, если они о существовании Пини Гогенцоллерна не имели ни малейшего представления.

И в суд за нарушение авторских прав на фамилию Гогенцоллерн не подавали. Так и жили сами по себе Гогенцоллерны австрийские, Гогенцоллерны прусские, Гогенцоллерны испанские, прочие Гогенцоллерны и Пиня Гогенцоллерн из нашего Города.

И почему бы среди такого обилия разнонациональных Гогенцоллернов не быть Гогенцоллерну еврейскому. Вон он с палкой, чуть правее центра второго плана картинки девицы Ирки Бунжурны, идет к площади Обрезания. Идет с улицы Убитых еврейских поэтов. Хотя возрастом тянул на пару, и то и на тройку Пинхусов.

Пиня (а его все звали «Пиня», а не «Пинхус», потому что на Пинхуса он ну никак не тянул) появился в нашем Городе сразу же после первого года Хиджры, когда араб Мохаммед из Мекки пришел в Медину, как будто его в Медине просто заждались ждать. И был этот Мохаммед арабом поэтического сложения ума и даже выпустил ограниченным тиражом неплохую книгу стихов по мотивам нашей Книги, где достаточно вольно трактовал Закон и Пророков. Но никто из наших особо не протестовал, потому что поэт – он и есть поэт и недостойно одному поэту клеймить другого поэта, потому что – корпоративная этика. И каждому поэту Господь наш Всемогущий дал частицу себя, и каждый поэт и есть эта самая частица Господа, одно из слов Его, одно из Его дыханий. Но Мохаммед возревновал еврейских поэтов к Господу и вырезал их в Медине всех до единого 16 июля 622 года. И этим единым был Пиня Гогенцоллерн, который в это время мотался по всему миру с чтением своей поэмы «Песня песней» В истории народов такой процесс по случаю ревности был зафиксирован в Книге вскорости после Сотворения мира, и Мохаммед просто повторил историю с Каином и Авелем. А потом, много позже, 12 августа 1952 года были казнены другим поэтом 13 еврейских поэтов. С сыном одного из них, Додиком Маркишем, я был однажды рукопожатным. Сейчас он живет на своей родине (Шма Исроэл!) и тоже поэт. Но по прозаической части.

И когда Пиня Гогенцоллерн узнал об этом событии, то посчитал своим долгом обратиться в городской Магистрат с прошением о переименовании улицы Спящих красавиц в улицу Убитых еврейских поэтов. Зафиксировав таким образом традицию убийства поэтами разных национальностей поэтов еврейской национальности. Что касается улицы Спящих красавиц – это отдельная история, и я ее доведу до вашего сведения, если дойдут руки и если я вспомню об этом. Ох! (Это девица Ирка Бунжурна ткнула меня острым пальцем в ребро, но промахнулась. Попав в то ребро, из которого она и была изготовлена, со словами «Вспомните! Обязательно вспомните! Я вам напомню!».)

Так что со временем, господа, со временем…

И Пиня отправился в Магистрат с прошением о переименовании улицы Спящих красавиц в улицу Убитых еврейских поэтов. И тут возник казус. Пиня написал прошение на арамейском языке! Языке, в нашем Городе малоизвестном – в смысле того, что его знало мало обитателей, а точнее, один горожанин – Пиня Гогенцоллерн. Более того, оно было написано стихами! В стилистике первого года хиджры. Которые, даже если бы кто в Городе и знал арамейский язык, никто не признал бы стихами.

А уж за прошение в казенное учреждение – тем более. Волосы дыбом! И только один человек в Городе по внешнему виду прошения определил, что это стихи. И был этот человек поэтом. И жил в арабском квартале Города, и звали его Муслим Фаттах. Именно ему в прежних строках своей книги я отвел роль будущего автора поэмы о возможной любви Осла.


Еще от автора Михаил Федорович Липскеров
Маленький гном Вася

Гномы все маленькие, но есть среди них самый-самый маленький. Его зовут Вася. И этот маленький Вася оказался непобедимым богатырем, с которым даже огромный Волк не мог справиться. А почему? Читайте и узнаете! Художники: Татьяна Андреевна Морковкина, Ю. Кладиенко.


Самый маленький гном и другие сказки

В книгу «„Самый маленький гном“ и другие сказки» вошли самые известные сказки писателя-сказочника Михаила Фёдоровича Липскерова: «Как Волк телёночку мамой был», «Самый маленький гном», «Живая игрушка», «Уважаемый Леший». Поступки героев сказок очень похожи на поступки людей: храбрые – трусливые, добрые – злые, любопытные и равнодушные, смешные и грустные. Художники книги – художники мультипликационного кино Ирина Кострина, Леонид Каюков.Для дошкольного возраста.


Как волк теленочку мамой был и другие любимые сказки

В книге собраны популярные сказки-мультфильмы для детей и взрослых известного писателя и сценариста М. Ф. Липскерова.


Путешествие к центру Москвы

Необычайно сложный в своей простоте главный герой отправляется в сентиментальное странствие по новой старой Москве, к местам своей юности. Но каждый шаг дается ему с трудом, и не потому, что стар и ноги болят, а потому, что вокруг – этот безумный, безумный, безумный мир... И чем ближе цель, тем она кажется недостижимее, и выхода нет, и путешествие становится бесконечным, и это... конец?..


Весь этот рок-н-ролл

Где-то на бескрайних просторах Руси затерялось небольшое селеньице с обычным русским названием Вудсток. И стоит там часовенка благоверного князя Гвидона. А внутри часовенки памятник древнерусского язычества – камень Алатырь, исполняющий желания. Ибо на кого еще надеяться русскому человеку? И повадились к этому камню шастать самые неожиданные люди самой неожиданной нравственности с самыми неожиданными желаниями. А у камня Алатырь сердце – не камень. От постоянного непотребного шакальства стал он грустить, плакать каменной слезой и истончаться.


Черный квадрат

«Черный квадрат» – роман необычный, динамичный, хаотичный, эксцентричный... В нем нет сюжета как такового, зато в избытке хватает неуемной фантазии автора, колоритных персонажей и реально-нереальных событий, а также тонкой иронии, черного и просто юмора, а еще какого-то там гротеска и прочей всякой всячины.Главный герой Михаил Липскеров (не автор) – он же Михайло Липскеровский, он же Мигель Липскеровес, он же Моше – не молод не стар, не богат не беден, не добр не вреден, в общем, клевый чувак, – блуждает по лабиринтам времени, по Волнам памяти в поисках своей любви – Лолиты, она же..


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.