Город кошек - [9]

– Ах, простите, господин! Я вдвойне виновата перед вами – я заснула! Я недостойна вас, господин! – воскликнула девушка и поползла к нему на коленях, выпятив зад и прогнув спину, словно возбужденная кошка.

Конан не мог оторвать зачарованного взгляда от ее двигающихся ягодиц. И ничуть не удивился бы, если бы увидел хвост. Красавица вела себя, как животное, виноватое перед хозяином готовое лизать ему ноги.

Он вспомнил, как кричала она, когда зверолюди из подземных пещер окружили ее и были готовы надругаться над ней. Странно, что на теле не было ни единой царапины. Но разве это имеет хоть какое-нибудь значение?

Конан попытался раздвинуть занавесь балдахина, но никак не мог найти, где он раздвигается. Красавица была совсем рядом, и ее чувственные губы изогнулись в легкой улыбке.

– Иди же ко мне, господин мой, – прошептала она таким голосом, что Конан не стал больше тянуть.

Шелковая ткань порвалась под его пальцами как столетняя ветошь.

Девушка оказалась проворной, гибкой и ненасытной. Кроме подушек и ее собственных неотъемлемых талантов, возле кровати оказался еще и инкрустированный столик с принадлежностями для любовных игр, но Конан отверг все. В таком важном деле он не признавал орудий, изготовленных человеком.

Он был великолепен, грандиозен, силен как боевой слон, разбивающий ворота вражеского города, но все же его силы, отчасти подточенные черным лотосом, были не безграничны.

К полудню он мирно заснул. Лилува сняла его могучую руку со своей груди и встала. Ее слегка пошатывало, но она была довольна. Усталость – ничто, она пройдет, а прекрасные воспоминания останутся.

За окном были слышны кошачьи завывания, вопли торговцев с рынка, призывы водоносов и другие звуки мирной жизни. Потом раздались три удара большого барабана на восточной башне, возвещавшие наступление полдня.

Лилува закуталась в вендийское красное сари, надушенное мисрийскими благовониями, взяла трехцветную плеть, вышла из комнаты и спустилась в большую залу. Там, несмотря на все усилия, все еще витало зловоние простонародья. Лилува уткнулась носом в край сари, дыша через ткань. Завидев госпожу, все рабы пали перед ней ниц, уперевшись лбами в пол. Хиннар побежал навстречу. На лице его отражалась тревога и озабоченность.

– Госпожа, ночью сбежала одна из ваших рабынь, недавно подаренная отцом, – сообщил Хиннар. – Цецилия.

– Пожалуй, я подала ей плохую идею своим ночным представлением, – сказала Лилува. – Очень плохую. И, надеюсь, она получит по заслугам.

Цецилия поступила более чем возмутительно. Остальные рабы без ума любили свою прекрасную госпожу, были преданы ей до такой степени, что готовы были отдать за нее жизнь. А Цецилия словно, плюнула Лилуве в лицо.

Дрожа от гнева, Лилува даже позабыла о дурном запахе – она уронила край сари, подняла трехцветную плеть и медленно завязала на ней семь узлов.

– Когда поймаете Цецилию, эту неблагодарную корову, вручите ей от меня пятьдесят ударов! – сказала Лилува и отдала плеть слуге.

7

Цецилия бежала по раскаленному песку, подняв простое белое платье гораздо выше колен. Ноги ее горели, тем более что сандалий ей по рангу не полагалось. Но от этого она только бежала еще быстрее, вскрикивая время от времени, пугая скарабеев и ящериц. Почтовый голубь принес долгожданную весточку, что Джебор, ее истинный хозяин, возвращается. А значит, вместе с ним возвращается и ее пятилетний сын. Два года разлуки подходили к концу, и Цецилия не могла удержаться.

Она издалека заметила шатры Джебора. Маленький караван остановился, чтобы приготовиться ко входу в город.

Джебор и его друг Ханфий, с которым он вместе ездил в Вендию и Кхитай, не были простыми иноземными купцами, и не могли позволить себе после двухлетнего отсутствия появиться в городе в будничном виде. Нужно было нарядить верблюдов, стряхнуть с тюков пыль, привести себя в порядок.

Джебор обещал освободить ее вместе с сыном, если она будет хорошим соглядатаем. И ей ничего не оставалось, как пойти на риск. А риск действительно был огромен, ведь если бы Лилува прознала, кому принадлежала раньше Цецилия и чье клеймо находится у нее с внутренней стороны бедра, она бы поняла, чем на самом деле занимается рабыня. И не имело бы значения, на кого она шпионит. Достаточно было бы уже одного факта тайного наблюдения. Цецилия была бы умерщвлена по суровому закону Хатора, предусматривающему самую жестокую казнь для соглядатая, и таким же образом был бы убит ее сын.

Сердце Цецилии готово было выскочить из груди.

– Господин Джебор! Добрый господин! – закричала она с вершины бархана, завидев Джебора.

Он заметил ее и помахал рукой. Рядом с ним был Ханфий. Они сидели возле темно-синего шатра и пили из серебряных кубков.

– Добрый господин! Добрый господин! – без умолку повторяла Цецилия, спускаясь.

Упав перед Джебором ниц, она уткнулась лбом в песок, ожидая, когда хозяин заговорит первым.

– Ну, рассказывай же, Цецилия, – поторопил Джебор. – Я жажду узнать, что поделывала моя будущая жена, пока я ездил за свадебными подарками.

И Цецилия рассказала. Она поведала о рабах? которые ублажали госпожу массажем, о предметах, которые госпожа собирала со всего света, предназначенных для того, чтобы упражняться в самой изысканной любви, о жрицах из храма любви богини Бает, дважды приезжавших к Лилуве, с которыми она запиралась в особых покоях, куда никому не было доступа, кроме нескольких немых рабынь. Поведала она и о варваре, который пришел только вчера и захватил все внимание Лилувы.