Хиннар, раб-управляющий защитницы города Хатор, склонился к голове павшего в неравной борьбе с соком черного лотоса казаком, и прислушался. Дыхание варвара было ровным, спокойным. Таким, каким и должно было быть в галлюциногенном полусне. Хиннар улыбнулся и хлопнул в ладоши.
– Начинаем! – сказал он. И посетители питейного заведения, среди которых не осталось ни одного, кто был тогда, когда Конан вошел в него, поднялись с мест.
Конана вынесли из таверны, усадили на носилки и потащили по улицам. Он чувствовал движение, но не понимал, что происходит. Он даже забыл, кто он, где и зачем. Звезды над его головой могли и не светить. Все равно перед глазами у него не было ничего, кроме тьмы.
Люди молча донесли паланкин до дворца защитницы и стали топтаться на месте. Из дверей вышли другие рабы в грязных лохмотьях, со спутанными волосами, измазанные белой глиной, суковатыми черными палками в руках. Следом за ними появилась Лилува в необычной для госпожи одежде.
Всего лишь набедренная повязка, правда из тончайшего кхитайского шелка красного цвета, жакет на шнуровке, из нее в основном и состоящий, который едва прикрывал прекрасную грудь. Но никаких украшений. На госпожу было трудно смотреть, не отводя глаз, она словно была нагая.
Рабы, все как один, в изумлении открыли рты, а Хиннар даже сказал:
– Госпожа…
Лилува приложила палец к губам и нахмурила брови. Хиннар мгновенно забыл, что хотел сказать. Зато вспомнил, что нужно делать. Он шепотом приказал опустить Конана на землю и поднять его на ноги.
Трое самых рослых и крепких рабов исполнили это. Теперь Конан возвышался над толпой, и выглядел бы весьма грозно, если бы не безвольно опущенная голова.
Лилува дала знак, и рабы в белой глине, изображавшие подземных зверолюдей из древних легенд, с угрожающими воплями принялись носиться вокруг госпожи.
Конан приоткрыл глаза и вяло пошевелился. Один из державших его слуг взял его руку и возложил на меч. Казак послушно потянул меч из ножен, но полностью вытащить не сумел.
Лилува закричала, закружившись с рабами в диком танце. Они усердно делали вид, что нападают на нее, размахивая суковатыми черными палками, а она – что жутко напугана.
Конан что-то пробормотал. На помощь троим слугам поспешили еще двое, и Конан стал медленно двигаться с чужой помощью. Он был как большая и очень тяжелая марионетка, к тому же – с плохо смазанными шарнирами, потому что оказывал неосознанное сопротивление. Но мало-помалу он вытащил меч и стал водить им в воздухе. А поскольку на ногах он двигаться никуда не хотел, зверолюди бросились к нему и стали падать вокруг, якобы сраженные его мечом. Раздавались крики боли и яростные угрозы, Конану нанесли несколько чувствительных ударов, чтобы выглядело реалистичнее, правда, таких, которые не могли причинить ему большого вреда.
Когда все зверолюди были повержены, остался последний штрих, дабы завершить искусное представление для единственного зрителя, который так же был и главным его участником, сам того не ведая.
Из дворца защитницы вывели еще одного актера – в отличие от остальных, он был со связанными руками и ногами, а на лбу у него горело едва зажившее клеймо «вор».
Язык у преступника был вырван, чтобы он ненароком не выкрикнул что-то не вяжущееся с разыгранным для Конана представлением. Подсознание, погруженное в полусон черного лотоса к звукам особенно чувствительно.
Раб, водивший рукой Конана с мечом, осторожно разжал его пальцы, и взял меч в свои руки. Вор упирался, как молодой ишак, хотя и понимал, что уже не сможет изменить свою участь. Но когда его заставили встать на колени перед Конаном, он вдруг успокоился. И финал наступил быстро – раб вскинул меч высоко вверх и одним резким движением опустил его.
Даже если бы у вора все еще был язык, он успел бы вскрикнуть. Меч варвара был великим оружием не только в руках хозяина. Голова вора раскололась как грецкий орех, и меч прошел сквозь тело как сквозь масло, отделив правое легкое от левого и остановившись только в брюхе, да и то потому что острие длинного кривого клинка достигло земли. Раб вырвал меч, и тело казненного повалилось на землю распотрошенной тушей.
Меч вернулся в ножны, а Лилува бросилась обнимать ноги Конана и громко рыдать от радости.
– Спаситель мой, хозяин мой, ты вправе сделать со мной, что хочешь, ибо я ужасно виновата перед тобой! Я осмелилась бежать от такого хозяина, как ты! Я дурная глупая девочка, и меня необходимо высечь, хозяин мой!
Со всех сторон появились кошки и начали осторожно приближаться, принюхиваясь.
Казненного вора оставили для них, а Конана снова водрузили на носилки и вернули в таверну.
