Город двух лун - [55]

— Вам отведена треугольная комната. — Сказала Розалия, и улыбнулась. — Так мы называем мансарду. В вашем распоряжении джип, и уже знакомые вам провожатые.

— Они прикольные ребята. — Сказала Женька. — Шутят, анекдоты рассказывают. Много знают о природе. Но рядом с вами… в вашем добром доме, рядом с такими людьми, совсем не страшно того, что приближается опасность новой войны. Особенно, когда уже знаешь, что это война детей Света с сынами Тьмы. Всё воспринимается в другом свете.

— Правда?

— Ага!..

* * *

Ни в какую Гамлу они назавтра не поехали. Вместо этого, провалялись полдня в кровати. Перелёт, смена климата, ощущений, непривычные глазу пейзажи и ландшафты, тревога предвоенного времени, всё это свалилось на путешественников усталостью и ленью.

— Кажется, вся страна просто обязана быть ленивой. — Говорила Женька. — А тут — на тебе — «кассамы». Передовой фронт войны с террором. Скажи, Антоша, наступит ли время, когда исчезнут недовольные?

— Люди всегда останутся людьми, — промычал в подушку Антон. — У нас в крови — быть неприкаянными.

— Неприкаянный — это от Каина?

— Остроумно, — оценил Антон, и проснулся. Он поцеловал жену. — Знаешь, ведь мир суеты, страха и паники создают те, кому чего-то не хватает в этой жизни. Вот эта обида обделенного, и делает людей несчастными. Несчастные множат вокруг себя несчастья.

— А я счастлива! — Сказала Женька, обнимая Антона и улыбаясь ему. — И я вовсе не неприкаянный бродяга, а, скорее, безмятежный турист. Который, несмотря на войну, конечно же, хочет радости и наслаждений. Ведь мы — молодожёны! И другой свадебной поездки у нас уже не будет. Будем наслаждаться жизнью, любимый. И раз уж мы с тобой попали в страну Бога, и находимся под его защитой, то давай проживём это время так, чтоб не было стыдно перед Ним!

— Это как? — Уточнял Антон.

— А вот так, — подсказала она, и Антон заурчал как кот.

— Я хочу запомнить каждую мелочь нашего путешествия, насладиться тобой, жизнью, страной и всей её прелестью! Ведь кто знает, — перешла она на грустный тон, — что будет завтра? И будет ли это завтра вообще…

— Тише, тише, — простонала она, — здесь скрипучая кровать.

* * *

К обеду в их комнату робко постучали.

— Молодые люди, через пятнадцать минут мы ждём вас в салоне за столом, — произнесла бабушка Роза, и Женька послала ей воздушный поцелуй через двери.

— Бабушка, — пропела она, — как мне не хватает тебя, милая бабушка. Я вас люблю, Розочка! Вы напомнили мне мою бабушку.

— Спускайся, милая, — услышала она голос Розалии, — я буду рада тебя побаловать.

Женька вскочила и кинулась в душ. Антон бодро встал с кровати, и наскоро прибрал постель. Он открыл чемодан, достал из него брюки, рубаху, носки, трусы, полотенце, зубную щётку и расчёску. Всё это разложил на своей половине кровати.

Из душа выскочила Женька. На ней была только его рубашка:

— Быстренько в душ, и не спеши выходить! У тебя есть десять минут. — Тут она заметила, как смотрит на неё Антон, и смутилась. — Ты что, ненасытный, побереги силы на вечер. Нас бабушка Роза уже ждет с обедом. Неудобно заставлять себя ждать.

Антон улыбнулся ей и вздохнул.

— Так! — Стала в боевую стойку Женька, и приказала, — пошёл! И десять минут из душа не вылезать, и меня не рассматривать! И кипу! Кипу не забудь!

* * *

За столом уже сидели Менаше и Эфраим. Они были в таких же, что и вчера, футболках, с изображением горного козла, только свежих, а на головах красовались дорогие кожаные шляпы австралийских ковбоев. Парни работали в службе охраны природы. Они были инспекторами национального заповедника. Ловили браконьеров и израильских арабов, поджигающих леса. Менаше пообещал свозить молодоженов на первобытные места.

— Дикие, малоизвестные, стоящие в стороне от культурного туризма, — говорил он. — Правда, это сопряжено с долей риска, но вы же — экстремалы! Для адреналинчика, мы вас на пляже утром скинем, а к обеду заберём. Там совсем ни души. Несколько часов можете почувствовать себя Адамом и Хавой.

— Хава — это Ева?

— Ева, да. — Улыбнулся Женьке Менаше.

Профессора за столом не было.

— Он сегодня пообедает в студенческой столовой. — Пояснила Розалия Женьке, и посмотрела на Менаше. — Благослови пищу, данную Господом нашим.

Менаше встал и вышел из комнаты.

— Куда это он? — спросила Женька у бабушки Розалии, но Эфраим, всё это время бесстыже пялившийся на Женьку, сказал:

— Он совершает омовение рук. Трижды поливает каждую руку водой из кувшина, и, вытирая их, произносит: «Благословен Ты, Господь, давший нам повеление об омовении рук».

Менаше сел за стол. Он произнёс слова молитвы на иврите, и, макнув кусок белого хлеба в соль, сунул его в рот. Женька склонилась к Эфраиму, и тот пояснил:

— Наш стол подобен жертвеннику, а жертвенник во времена Храма искупал грехи человеческие. Произнося благословение, мы уподобляем еду за столом жертвоприношению. И таким образом искупаем грехи наши.

— Мне нравится эта практика! — с улыбкой произнесла Женька и посмотрела на Антона. Он сиял.

Бабушка Розалия положила свою мягкую морщинистую руку на Женькину ладонь и улыбнулась ей.

— Эфраим сумел красиво объяснить, — сказала она.