Горький мед - [8]

День за окном разгорался такой же ясный и чистый, как вчера, словно нарочно созданный для веселья и радости. А было горе, и, натолкнувшись на него так внезапно, люди не могли толком осознать происшедшее, свыкнуться с бедой до конца. Нарядные, приехавшие на свадьбу, они все еще растерянно чего-то ждали, словно бы какого-то решения, которое окончательно все должно прояснить и поставить на свои места.

В девять часов пришли пятеро, целая делегация от Гуртовых. Ни Доры Павловны, ни свата с ними не было. Жорка, по их словам, вчера сильно перебрал на своем мальчишнике и сейчас отсыпается дома. Там у них съехалось еще больше гостей, и непрерывно подъезжали все новые. Регистрация в ЗАГСе назначена на двенадцать — нужно было решать, и решать сейчас же, как быть. Люди понемногу свыклись с обстановкой; женщины хлопотливо приготовили на кухне чай, все, теснясь, расположились тут же, а кому не хватило места, стояли в прихожей со стаканами в руках. В зал почему-то не проходили — лишь Галина проскользнула туда на минутку, чтобы завесить зеркало темным, как положено, когда в доме покойник. Вернувшись, она плотно прикрыла дверь.

— Вот ведь как повернулось… — задумчиво прихлебывая чай, сказал Копысов, кряжистый, краснолицый мужик, один из родственников Доры Павловны. — Вот так и живем: сегодня здесь, а завтра там (показал он глазами на потолок). Эх, Ваня, Ваня!.. Как же угораздило тебя?.. И в такой день!..

Он сморщился, почти заплакав, прикрыл глаза рукой. Все завздыхали, зашевелились, женщины взялись за платки.

— Ведь чего бы не жить теперь-то? Хоромы вон какие, дочка выросла, замуж выходит, и в какой хороший дом! Вот она судьба-то человеческая!.. Никуда от нее не уйдешь.

Его слушали, не перебивая, некоторые сочувственно кивали головами, и все, как бы отдав ему первое слово здесь, ждали, что он дальше скажет. Копысов отодвинул пустой стакан, посидел задумчиво, легонько побарабанил пальцами по столу.

— Что со свадьбой-то решили, Мария? — спросил он участливо, но требовательно.

У Марии дернулись губы, она закрыла лицо платком.

— Да чего тут решишь-то, — пришел ей на помощь Виталий. — Какая же свадьба, когда такое дело?.. — И он, ища поддержки, обвел глазами присутствующих. — Отменить надо, перенести на потом.

Копысов отстраненно покивал головой, но не в согласии, а как бы не слыша, уйдя в свои мысли, побарабанил пальцами по столу. Виталий хотел что-то добавить, но Галя дернула его за рукав: мол, помолчи, тут люди и поумнее есть. Виталий засопел, налился краской, но промолчал, ничего не сказал.

— Однако люди на свадьбу съехались. — подал голос один из родственников Гуртовых. — Никто ведь не в курсе, не успели предупредить. Вместе гостей-то, ваших и наших, человек под сто?.. — вопросительно сказал он. И, не услышав никакого ответа, замолк.

— Нельзя, ведь. Счастья не будет молодым, — робко сказала одна из женщин, но на нее так посмотрели, что она забормотала, оправдываясь: — Считается так, раньше так думали…

Опять повисло молчание, которое никто не решался нарушить.

— Отгулы взяли, подарков навезли, на дорогу потратились, — почти сердито выступила одна из пришедших с Гуртовыми баб. — Сват со сватьей тыщи на свадьбу вбухали. И вот погорели, без вины виноватые. Разве ж хорошо?..

Копысов неодобрительно слегка покосился на нее, вздохнул, по-прежнему барабаня пальцами:

— Да, дилемма, как говорится, не из легких…

Калинкиных родственники молчали. Все были потрясены и обескуражены случившимся, ни у кого никогда не бывало, чтобы вот так разом: и свадьба, и смерть. Не было никаких ясных правил, обычаев, на которые можно было бы опереться, никаких сходных случаев, которые можно было бы взять в пример. Оттого была тревожная подавленность, боязнь впасть в ошибку, никто не решался взять ответственность на себя.

— А что, Геннадий приедет на свадьбу? — спросила одна из Калинкиных женщин. Геннадий был кандидат наук из Москвы, самый образованный в их родне, к тому же столичный житель. Понятно, что она имела в виду: неплохо бы его сейчас послушать, что он бы в этой ситуации посоветовал.

— Обещал вроде, — отозвался Кирилл. — Писал, что в эти дни в отпуск собирается вместе с женой. Да неизвестно, дадут ему отпуск или нет.

Опять молча посидели, никто не торопился заговорить.

— Надо бы невесту спросить, — неуверенно предложил кто-то.

— А-а, — отмахнулся Копысов. — Зачем девку тревожить? Ей и так несладко. Да и что они, молодые, понимают?.. Да-а, — протянул он опять горестно. — Фортуна!.. Сам-то Иван разве б пожелал дочери такого зла. Вот если бы его спросить, что бы он нам посоветовал?.. Его уж не вернешь, а свадьба расстроится — это уж двойное несчастье считай… По мне, так надо ехать регистрироваться. Конечно, настоящей свадьбы уже не получится, но люди хоть посидят, отметят. А потом проводим Ивана в последний путь, как положено — все как один на похороны придем…

Все это звучало разумно, основательно, здесь намечался, по крайней мере, какой-то выход из положения, из тягостной неизвестности. Пусть не совсем гладко, хорошо, но все более или менее слаживалось как-то, выправлялось. Никто не спешил присоединиться к этим словам, но никто и не нашелся, что возразить. Все молчали пока, но это молчание было как согласие, как признание какой-то копысовской правоты.