Горькая сладость - [21]

Мэгги коснулась трубки свободной рукой.

— О, Эрик, ты имеешь в виду, что я тоже могла находиться на грани самоубийства? Вот почему ты звонишь?

— Ну... я не знаю, что думать. Я просто, черт, не мог сегодня целый день опомниться, спрашивая себя, почему ты позвонила? В конце концов, я спросил у Бруки, и, когда она рассказала мне о том, что у тебя депрессия и ты лечишься, мое сердце сжалось. Мэгги, когда мы были молоды, ты всегда смеялась.

— Я не собиралась покончить с собой, даже не думала об этом. Ей-богу, Эрик. Это была молодая женщина по имени Тэмми, я только что навещала ее в клинике. И она тоже больше не собирается делать этого, мне даже удалось вызвать у нее улыбку, почти смех.

— Это радует.

— Прости, что я была не до конца искренней с тобой прошлой ночью. Может быть, я должна была бы сказать тебе, что занимаюсь в группе. Но, когда ты взял трубку, я почувствовала, что не знаю, как это описать. Думаю, я просто смутилась. С Бруки было немного легче, а с тобой... Получалось, будто я навязываюсь: позвонила через столько лет и жалуюсь на свои трудности.

— Навязываешься? Что за глупость!

— Может быть. Как бы то ни было, спасибо за такие слова. Послушай, отгадай, кто еще сегодня звонил? Тэйни, и Фиш, и Лайза. Им позвонила Бруки. А теперь вот ты.

— Как они? Чем занимаются?

Мэгги рассказала ему о девочках, об их разговорах, и скованность, мешавшая ей прошлой ночью, исчезла. Они немного повспоминали. Посмеялись. Мэгги вдруг обнаружила, что стоит, согнувшись над шкафчиком, опираясь на него локтями и непринужденно болтает. Эрик рассказывал ей о своей семье, она ему — о Кейти. Когда наступило временное молчание, оно было спокойным. Эрик прервал его, говоря:

— Я много думал о тебе сегодня, когда плавал на лодке.

Она обвела пальцем голубой силуэт, нарисованный на кофейной банке, и сказала:

— Я тоже думала о тебе. — Произнести это на расстоянии оказалось легко и безопасно.

— Я смотрел на воду и видел тебя в голубом с золотом свитере, приветствующей «Гибралтарских викингов».

— Ужасный пучок начесанных волос и глаза, накрашенные, как у Клеопатры.

Он хмыкнул:

— Да, точно.

— Хочешь узнать, что я вижу, когда закрываю глаза и думаю о тебе?

— Боюсь услышать.

Мэгги повернулась и оперлась спиной на шкафчик.

— Я вижу, как ты в светло-голубом свитере танцуешь под музыку «Битлз» с сигаретой в зубах.

Он рассмеялся:

— Сигарета исчезла, но я до сих пор ношу голубую рубашку, только сейчас на кармане вышито «Капитан Эрик».

— Капитан Эрик?

— Клиентам нравится. Это создает иллюзию, что они отправляются в кругосветное плавание.

— Держу пари, что тебе она идет. Держу пари, что рыбаки тебя любят.

— Ну, я обычно могу заставить их посмеяться и сделать все, чтобы им захотелось опять прийти в следующем году.

— Тебе нравится то, чем ты занимаешься?

— Я это люблю.

Она устроилась у шкафчика поудобнее.

— Расскажи про то, как выглядел Дор. Было солнечно, ты ловил рыбу? Много парусников было на воде?

— Было великолепно. Помнишь, как ты вставала утром, а туман был настолько густым, что ты не могла разглядеть парк через гавань?

— Мммм... — ответила она мечтательно.

— Сегодня был густой туман, потом взошло солнце над деревьями и небо окрасилось в пурпурные тона, но к тому времени, когда мы оказались на воде, небо стало таким же голубым, как поле цикория.

— О, цикорий! Цветет он сейчас?

— В полном цвету.

— Ммм, я вижу его, целое поле цикория. Выглядит так, будто обрушилось небо. Я любила это время года, когда жила дома. У нас здесь нет цикория, не то что в Дор. Продолжай. Ты поймал рыбу?

— Сегодня восемнадцать: пятнадцать лососей и три форели.

— Восемнадцать? Здорово, — прошептала она.

— Мы ходили под парусом.

— Ура! Там были паруса?

— Паруса... — поддразнил он, сохранив свою давнюю привычку добродушной насмешки по этому поводу: когда они родились, в Дор-Каунти на смену парусным лодкам пришли моторные: — Кто это спрашивает о парусах?

— Я.

— Да, я припоминаю, что ты всегда была тряпичницей.

— А ты всегда был вонючкой.

Мэгги улыбнулась, представив себе, как он тоже улыбается.

— Я так давно не была на воде.

— Раз ты живешь в Сиэтле, у тебя должна быть лодка.

— У нас есть. Парусная шлюпка. Но я не плавала на ней с тех пор, как умер Филлип. Я ведь не ловлю рыбу.

— Тебе нужно приехать домой и попросить меня, чтобы я взял тебя с твоим отцом на рыбалку. Мы поймаем тебе большую рыбу весом в двадцать четыре фунта, и ты получишь свою долю за один улов.

— Ммм, звучит заманчиво.

— Тогда приезжай.

— Не могу.

— Почему?

— Я учитель, а школа скоро начинает работать.

— О, верно. А что ты преподаешь?

— Домоводство — кулинария, кройка и шитье, семейная жизнь. Этакие разношерстные дела и проблемы. Мы иногда ходим с ребятами с факультета в детский сад, чтобы старшие дети помогали малышам развиваться.

— Представляю, какой при этом стоит шум!

Она пожала плечами.

— Иногда.

— А тебе нравится то, чем ты занимаешься?

— Я легко устанавливаю контакт с детьми и, мне кажется, веду занятия интересно. Но... — Она замолчала.

— Но что?

— Не знаю. — Она опять повернулась и наклонилась над шкафчиком. — Я делаю одно и то же столько лет, что появляется некоторая инертность. А с тех пор как Филлип умер... — Она приложила руку ко лбу. — Господи, я так устала от этой фразы.