Гордый наш язык - [30]

В 30-е годы XIX века «не пропускались многие слова, между прочими: республика, мятежники... и таким образом, - пишет мемуарист А. И. Дельвиг, - слово республика заменялось словом общество, а слово мятежник заменялось словом злодей, отчего выходила галиматья». И в этом случае «казенные» слова-за-местители не вполне отвечали нуждам общения: не были связаны с теми, которых замещали, ни образом, ни понятием, хотя бы близким. В них слишком явно проглядывает намеренность; не органичны они для самого языка, а потому и бесполезны. Вот отчего и галиматья... разве всякий мятежник - злодей?

В 1848 году под подозрение царской цензуры попали слова из лексикона В. Г. Белинского: принципы, прогресс, доктрины, гуманность и прочие, поскольку и они якобы «портят наш язык». Портят настолько основательно, что с мая 1858 года запрещено употреблять в печати слово прогресс. Однако демократическая печать не отказалась от понятий, связанных с этими терминами, и стала понемногу подбирать им замены. Не прогресс - так движение, развитие, обновление... Еще описательно, целыми оборотами речи, уклончиво, но вполне понятно.

В годы консервативных реформ размышляли над проектом нового университетского устава, предлагая Отменить слова университет, академия, ректор, профессор, доцент, факультет, лекция и другие, став-^Шие интернациональными. Можно себе представить, ^4X0 получилось бы из этой «реформы». Придумали бы ^н°вые слова, может быть и удачные, но - зачем? Тер-^Мины образа не имеют, да и трудно составить новый ^ТеРМин на основе только русского корня.

Вместе с тем каждое слово, получившее вес в свое ^вР^еМя, становится символом. «Два чрезвычайно характеристичные слова, - заметил А. В. Никитенко в 1873 году, - из которых каждое выражает целую эпоху и целую систему, господствующую в высших административных кругах: распекать принадлежит николаевскому времени, подтянуть - нынешнему» (то есть времени Александра И). Глаголы в их переносном, образном смысле стали признаком времени. Содержанием же их наполняли люди, представители разных классов.

А вот и еще примеры совсем другого рода. В XIX веке хирург назывался оператором, практикующий врач - практикантом, исполнитель на музыкальных инструментах - игрецом, и т.д. Почему бы нам и не сохранить эти слова в таком их значении? Ответ однозначен: неточно, неудобно, нехорошо. Не содержали эти слова того значения, какое требуется для обозначения определенных специалистов. Сами специалисты только возникли, и сознание искало ближайшего образа, которым можно было бы отметить особенности нового понятия. Образа нет. Игрец, например, и шутник, и игрок, и картежник - все вместе, но также и музыкант. И на дуде игрец... Но рояль не дуда, так при чем туг игрец?

«Кур во щах»

Бывает и так, что старинный словесный образ, основательно подзабытый по причине изменения и культуры, и быта, со временем становится вдруг чем-то важен. Тогда возникает - вполне понятное и обычное - желание его «оживить», то есть как бы понять с точки зрения своего времени, включить и его «образ» в современный образный ряд. И часто приписывают старинному образу вовсе не тот смысл, который слово имело когда-то. Самый яркий пример этого - выражение (попал) как кур во щи. Многие читатели сразу же возразят: не во щи, а в ощип. Найдутся и такие, кто скажет по-иному: в щип или в шип, а не то и что-то иное придумают. Важно, что каждый пытается объяснить почти непонятный теперь образ речения, именно в образе этом отыскивая смысл поговорки.

Попробуем разобраться, кто прав. Петербургский писатель Борис Тимофеев, один из создателей «ощи-па», сорок лет назад заметил: «Из кур, как правило, щей не варят. В чем же дело? Куда же в таком случае попал петух (кур в старинном именовании)?»

Писатель волен воображать, историк языка обязан внимать фактам. Факты же таковы. Слово щи происхождением связано со словом сок и похоже на сочень (но в нынешнем сочне сока тоже нет). После многих изменений гласного ъ в корне возникло сложное сочетание счи, шти, сти, а произношение щи стало литературным; между тем именно оно содержанием своим никак не напоминает ни о соке, ни о жидкой похлебке. В старинных текстах находим упоминание о щах репных, капустных, борщевых (из травы борщевика), зеленых и прочих, и просто серые щи - все это постный °вощной суп, в котором согласно определению никакого мяса быть не должно, даже куриного (в те отдаленные времена мясные и рыбные отвары одинаково именовались ухой).

Кстати сказать, до недавнего времени пили не лимонады, а именно «кислые щи», которые продавали в Уилках наравне с ягодным или фруктовым квасом, о этом напоминает бытовая проза XIX века: «В это ^вРемя хозяйка Лукича появилась в дверях с бутылкою ^ШиПЯ1Дих кислых щей.

- Милушка, не удержу-у-у! ей-ей! - заголосила она со смехом. - Другую бутылку выпускаю.

- И того сделать не могла! - сказал Лукич, приняв от жены бутылку и забив кулаком крепко пробку» (И. Генслер).

Так и первый учитель малолетнего Герцена, «по обыкновению запивая кислыми щами всякое предложение, толковал» обо всем.

Сок... и, конечно, без всяких кур. Так было и в древности.