Гордые и свободные - [80]

Элайза с тревогой посмотрела на свинцовые тучи. Вечерело, того и гляди начнется метель. Куда же подевался Кипп? Нужно было держаться всем рядом.

Она направилась к Ксандре.

– Где Кипп? Ты его видела?

Никакого ответа. Ксандра медленно сползала на землю.

– Что с тобой?

Элайза перешла на бег, глотая ртом обжигающе холодный воздух. Сердце у нее чуть не выскакивало из груди. Опустившись на колени рядом с Ксандрой, Элайза с испугом спросила:

– Что с тобой? Что случилось?

Она бросила хворост, откинула свое одеяло и заглянула Ксандре в лицо. Оно было искажено от боли, залито смертельной бледностью. Глаза Ксандры были полны ужаса. Рот приоткрылся, но не раздалось ни звука. Внезапно девушка согнулась пополам и мучительно застонала. Только теперь Элайза заметила, что Ксандра обеими руками держится за живот.

– Господи, только не это! – прошептала Элайза.

Неужели ребенок? Слишком рано.

– Сейчас отведу тебя в лагерь. Пойдем, Ксандра. Помоги мне.

Обхватив девушку за талию, Элайза повела ее за собой и вдруг увидела, что по снегу за Ксандрой тянется кровавый след.

– Кипп! – истошно закричала Элайза, но терять время было нельзя, и она не стала ждать юношу.

Поддерживая Ксандру под мышки, Элайза спиной стала пятиться к лагерю, таща девушку волоком. Та вырывалась и корчилась от боли, что затрудняло и без того нелегкую задачу. Элайза уже валилась с ног от усталости, когда из кустов внезапно выскочил Кипп.

Дрожа от холода, Элайза нервно прохаживалась возле палатки доктора. Здесь же, возле костра, стоял Уилл Гордон с окаменевшим от волнения лицом. Элайза упрекала себя за то, что в поисках хвороста увлеклась и оставила девушку одну. Не надо было вообще брать с собой в лес беременную! Во всяком случае, следовало спросить Ксандру, хорошо ли она себя чувствует. Элайза зажмурилась, чувствуя себя бесконечно виноватой. Перед глазами у нее вновь встал кровавый след, тянущийся по снегу.

Клинок ждал, облокотившись о кузов фургона. Элайза подошла к нему, думая, что в последнее время индейцы перестали обращать на Клинка внимание. Сейчас у всех хватало забот, так что старые обиды были забыты.

Неужели Ксандра умрет? Слишком уж много крови она потеряла. Элайза взглянула на парусиновый вход в палатку.

– Что-то врач очень долго с ней возится, – прошептала она.

– Да, – кивнул Клинок и закашлялся.

– Темпл, должно быть, сходит с ума от беспокойства. Может быть, сходите к ней?

– Пусть Пармели идет. Он с удовольствием воспользуется этой возможностью.

Эта реплика должна была бы прозвучать зло, если бы не бесстрастный тон, которым она была произнесена.

Грустно было видеть, как Клинок и Темпл отдаляются друг от друга все больше и больше. Ведь Элайза помнила, как горячо и страстно любили они друг друга. Любовь сквозила в каждом их слове, каждом жесте, каждом взгляде.

Из палатки вышел доктор, и все обернулись к нему. Несколько секунд доктор молчал, потом красноречиво отвернулся.

– Мне очень жаль. – Он вздохнул и подошел к костру. – Спасти ее не удалось.

– А ребенок? – с надеждой спросил Уилл.

– Мальчик. У него не было ни единого шанса.

– О Господи, – всхлипнула Элайза. – Почему только я не подошла к ней раньше?

– Даже если это случилось бы в моем присутствии… – начал доктор. – В общем, я все равно вряд ли сумел бы ее спасти.

Возможно, это было правдой, но Элайза знала: ей никогда не избавиться от чувства вины. Когда Уилл медленно направился к ней, она хотела убежать, скрыться с его глаз, уверенная, что он будет смотреть на нее с осуждением. Но в его взгляде читалась лишь боль утраты. Он поднял обмотанную тряпкой руку и стер слезу с ее щеки.

– Я знаю, вы тоже ее очень любили, – тихо сказал он.

Элайза припала к его груди и разрыдалась.

Наутро Ксандру и ее мертворожденного младенца похоронили.

30

Сначала сын, потом слуга, потом дочь с еще не рожденным внуком… Уилл сидел на земле у огня, накрывшись с головой одеялом. Он старался ни о чем не думать, просто смотрел на яркое пламя. От холода онемело тело, от горя онемела душа. Плакать Уилл больше не мог.

Он услышал хруст чьих-то шагов по снегу, но не обернулся. Когда рядом с ним села Темпл, даже не взглянул в ее сторону. Дочь держала в руках миску с едой. От миски поднимался пар.

– Мама отказывается есть. Все спрашивает, где Ксандра. – Темпл ждала, что отец скажет хоть что-нибудь, но Уилл молчал. – Скрывать от нее больше нельзя. Она и так догадывается. Лучше сказать.

Уилл устало закрыл глаза, желая только одного – чтобы его оставили в покое. Ни о чем не говорить, ни о чем не думать, ничего не чувствовать. Отупение, охватившее его еще утром, во время похорон, вполне его устраивало.

Откуда-то издалека донесся тихий голос Элайзы:

– Я сама ей скажу.

– Нет.

Кто это сказал? Неужели он? Мозг пробудился от спячки. Нельзя допустить, чтобы о смерти Ксандры матери рассказала Элайза. Во-первых, она чувствует себя виноватой. А во-вторых, это его долг, ведь Ксандра – его дочь. Была его дочерью. Внезапно Уилл почувствовал и жар костра, и холод земли, а еще острее – терзавшую его изнутри боль.

– Я схожу к ней.

Он поднялся на ноги. Мускулы затекли, каждый шаг давался с трудом. Фургон заскрипел под тяжестью его тела. Согнувшись в три погибели, Уилл подобрался к Виктории и сел рядом с ней на бочонок.