Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских - [94]

Мне очень улыбалась перспектива иметь в своем распоряжении какое-либо место на берегу хотя бы потому, что у меня давно была мысль ввести небольшую, но регулярную пошлину для турецких купцов. Здесь существовал уже вид произвольной пошлины, которую время от времени вымогали у купцов некоторые тамады побережья под предлогом того, чтобы они защищают против возможных насилий и русских набегов местных жителей. Но эта защита была настолько недостаточна, что со времени нашего прибытия купцы неоднократно просили поставить в различные места побережья сборщиков пошлины, употребив для этого солдат.

Ограниченное число моих людей и то обстоятельство, что немногих грамотных едва хватало для службы в отряде, а особенно неуверенность, в которой находился я в отношении Константинополя, заставили меня отложить это предложение. После того как я теперь знал, что дольше двух месяцев нечего и думать о прибытии второго транспорта, я решил использовать это время для того, чтобы ввести систему пошлин, и поэтому установка нескольких орудий на каком-нибудь пункте побережья была полезна, так как давала мне перед народом известное право на это. Трудности заключались в том, что лафетирование орудий в Адерби не очень далеко продвинулось, не хватало также упряжи, а из лагеря на Адагуме я не мог выделить ни одного орудия. Но, чтобы положить начало, я решил составить береговую батарею из тринадцатифунтовой гаубицы, которая из-за своей тяжести не могла быть перевезена в Адерби и лежала погребенная в Геленджике, так же как и другие оставленные здесь русскими тяжелые железные орудийные стволы, и таким образом пустить пыль в глаза как русским, так и абазам. Я направил поэтому унтер-офицера Савицкого с 12 солдатами в Геленджик и заказал в Адерби, где наша кузница и каретная мастерская находились уже в сносном порядке, сделать несколько необходимых деревянных подставок, которые могли бы служить орудиям в Геленджике как лафеты.

Сам я отправился в Геленджик, где и начал вводить пошлину. После предварительного совещания и обмена мнениями с купцами была установлена следующая пошлина на вывоз: за сапетку зерна – полпиастра, за кожу крупного рогатого скота – 2 пиастра, за овечьи или козьи шкуры – полпиастра, за око меда или масла – полпиастра, за око воску – 2 пиастра, за бочонок пиявок – 30 пиастров. С тамадами окрестностей было заключено условие, что они поставят стражу и должны оберегать купцов от всякой несправедливости. Был поставлен сборщик пошлины, который должен был находиться в Геленджике и работать под контролем командированных унтер-офицеров или офицеров. Пошлина должна была делиться следующим образом: сборщик пошлины берет одну десятую, тамада области – одну десятую, стража – две десятых; шесть десятых должны были отсылаться к Сефер-паше, с которым мы условились делиться пополам; он – для содержания своего двора и для политики, как он выражался, а я – для отряда. Как только сбор пошлины был введен в Геленджике, я поехал в Суджук, где точно так же вместе со старшинами и купцами был установлен подобный порядок и поставлен сборщик пошлины.

На обратном пути через Геленджик начальник поста донес мне, что в течение нескольких дней почти никто не приходит охранять орудия. Как и все обещания Сефер-паши, это – сформировать в Геленджике лагерь из 200 абазов – оказалось мыльным пузырем. За время моего пребывания в Геленджике пришло на стражу человек 30, и те еще требовали за это вознаграждения боевыми патронами. Когда же я уехал, то уже никто не приходил. Я не мог здесь ничем помочь и послал об этом сообщение Сефер-паше в надежде, что он созовет совет, но это были напрасные усилия. Абазы смеялись над его приказаниями.

Я объехал пункты Мезиб, Пшад и Чепсин и везде удачно ввел систему пошлин и оставил сборщика. Эти сборщики пошлин – турки или абазы, хотя и взимали пошлину очень регулярно, но многие из них очень быстро сговорились со старшинами и начали делиться с ними. Сефер-паше они посылали ровно столько, сколько они хотели. В Геленджике, где мои солдаты контролировали пошлину, общая сумма с 24 мая по 24 июня составила 12 800 пиастров, из которых 3840 пиастров пришлось на нашу долю. Позже из-за частых набегов русских торговля в Геленджике пришла совершенно в упадок, и так как у меня не было больше людей, чтобы ставить их в другие места побережья, то я должен был радоваться, если в течение месяца получал больше, а часто даже меньше 2000 пиастров. Но и этим я должен был быть доволен, потому что без этого добавочного содержания, как будет дальше видно, я не мог бы добыть для моего отряда провиант.

Во всяком случае за время краткого пребывания на побережье я достиг большего, чем даже мог ожидать, и, к удовольствию польского отряда, ввел до той поры совершенно неизвестные две вещи – налоги и пошлины. Я мог также с уверенностью рассчитывать на то, что если отряд будет планомерно сформирован и сумеет дать стране серьезную поддержку в борьбе против русских, то подати и пошлины распространятся на всю страну и могут быть вполне достаточными для содержания 1000 человек. Я ожидал поэтому с большим нетерпением помощи из Константинополя.